Уроборос. Часть первая: Змеиный культ - Михаил Таран

— Да, это действительно интересно. Но, пожалуй, другого пути у нас нет, — сам себе сообщил Фальтус, вновь потянувшись к бутылке.

Вместе с альбиносом исчезли и порхающие под потолком светлячки, отчего в убогой конуре, что Фальтус называл домом, вновь повисла непроницаемая тьма.

Утром следующего дня Фальтус прибыл в городской морг. Самочувствие было скверным. Голова раскалывалась. Видимо, последние пара стаканов вчера были лишними. Усталый детектив с лениво тлеющей сигаретой в зубах нетвёрдой поступью шагал по длинному и узкому коридору мрачного учреждения. Шагал погружённый в вязкую паутину беспокойных мыслей. У него из головы не выходил образ гостя альбиноса. Его слова о грядущем кошмаре разжигали тревогу в душе и без того неспокойного Фальтуса. Но можно ли верить этим словам? Вот главный вопрос, что терзал измученного похмельем и бессонницей детектива. Сомнения, сомнения и снова сомнения. Но если Фальтус не поверит вчерашнему визитёру, а сказанное им окажется правдой, то случится ужасное и совершенно необратимое. Детектив Фальтус отчётливо понимал, что на него свалилась неподъёмное бремя ответственности. Ответственности не только перед собой и своим возрождающимся орденом, но и перед всем человечеством в целом. Он попросту не имел права на ошибку. Не имел права легкомысленно отнестись к тому, что поведал ему вчерашний гость. Да, чем больше Фальтусу открывалось тайн, тем сильнее он жалел, что связал свою судьбу с многовековым орденом «Искариот». Нет, конечно же, он был неимоверно горд оказанной ему честью быть членом этого ордена, но одновременно с тем он невообразимо завидовал простым гражданам, которые вообще не догадываются о творящемся вокруг них кошмаре. Тем самым гражданам, которые каждый день ходят на работу, а по вечерам собираются со своей семьёй за огромным столом и о чём-то безмятежно беседуют. Беседуют, совершенно не представляя о существование мистических сил. Нависшая над Иерихоном тень всепожирающего Циклона, таинственный и загадочный Уроборос, и, конечно же, Сетт с его армией ангелов. Каждая из этих напастей может поставить человечество на колени, а все вместе они казались неукротимыми всадниками апокалипсиса, сулящими неотвратимую гибель. Да, Фальтус хотел бы обменять свою беспокойную жизнь на беззаботное неведенье обычного обывателя, но, к сожалению, не мог. Неподъёмное бремя ответственности заставляло его бросить вызов всем этим угрозам. Всем сразу и одновременно. «Искариот» защитят человечество и отстоят его независимость, чего бы это им ни стоило.

Пройдя до противоположного конца коридора, Фальтус бросил окурок под ноги и приблизился к преградившей ему путь двери. Старая деревянная дверь, некогда покрытая бесцветным лаком, сейчас выглядела облезлой и неухоженной. На двери висела продолговатая табличка. На красном фоне имелись буквы. Надпись гласила: «Комната персонала. Посторонним вход воспрещён». Фальтус улыбнулся, самодовольно осознавая, что он, пожалуй, и есть тот самый «посторонний».

Схватившись за ручку, он рывком отворил обшарпанную дверь и поспешил войти внутрь. Комнатка оказалась совсем небольшой. Фальтус хотел оглядеться, но не успел, так как его тревожный взгляд моментально приковала к себе висящая на зелёной стене картина. Картина висела прямо напротив дверей, так что каждый, кто входил в комнату волей-неволей её лицезрел. На полотне была изображена жуткая кровавая сцена. Свирепого вида ангел-гигант с белоснежными, воинственно расправленными крыльями, разрывает на куски своих врагов. Врагов, которыми, судя по форме и амуниции, являлись «апостолы». Да, это совершенно точно были «апостолы», что считались предшественниками и прародителями «Искариот». Рассматривая застывшую гримасу ярости на лице крылатого колосса и разорванные останки воинов, Фальтус невольно вспомнил их безумную охоту на Тацирия. Да, та бойня, что так старательно изобразил неизвестный художник на своей картине, не шла ни в какое сравнение с их охотой. Фальтус поморщился от воспоминаний о той бесконечно-длинной ночи, насколько жуткими и мерзкими они были. Воспоминания, что одно за другим всплывали из бездонного омута его памяти, напоминали утопленников, что всегда рано или поздно всплывают, поднимаясь со дна и ввергая окружающих в ужас одним своим видом. Фальтус предпочёл бы навсегда забыть эту ночь, но ему было очевидно, что это невозможно и леденящие кровь кошмары будут преследовать его до конца жизни. Побледневший детектив глубоко вздохнул и чуть склонил голову. Тошнота подступила к его горлу тяжёлым комом. Ослабив удавку галстука, он зажмурился и поморщился.

— Неважно выглядишь. Всё нормально? — послышался знакомый голос.

В дверь вошёл Николай, за ним следовал здоровяк Корбор. Помещение, в котором они намеревались ждать начала вивисекции, напоминало небольшой, но уютный кабинет. Мягкий диван, журнальный столик, умывальник, настенные полки со всякими безделушками и книгами.

— Всё нормально, — быстро ответил Фальтус, располагаясь на диване.

Мягкий кожаный диван был весьма удобным и комфортным. Удобным, несмотря на своё износившееся состояние и почтенный для такой мебели возраст. Да, старый просиженный и до неприличия затёртый диван казался усталому детективу каким-то особенно уютным и близким. Казался живым и даже разумным. Словно он был не просто каким-то там предметом интерьера, а самым что ни на есть полноправным жильцом, обитающим в этой невзрачной комнатушке уже многие годы. Жильцом, умудрённым опытом и знающим великое множество тайн и секретов. Знающим столько историй, что если бы мог говорить, то рассказывал бы их без умолку дни напролёт. Фальтус задумчиво провёл рукой по гладкой кожаной поверхности затёртого дивана-аборигена и непроизвольно улыбнулся.

— Опять пил? — недовольно спросил Корбор, хмуря брови.

Здоровяк замер в двух метрах от Фальтуса, сосредоточенно принюхиваясь. Видимо Корбор почуял запах алкоголя, что распространялся едкой аурой вокруг побледневшего детектива.

Бородатый немного подслеповатый агент напоминал скандинавского воина из древних легенд прошлой цивилизации. Его суровое лицо выражало глубочайшую степень возмущения, приправленную крупицами презрения к своему спивающемуся товарищу.

— Тебе-то что? — огрызнулся Фальтус.

Его невероятно раздражали нравоучения со стороны своих агентов. Раздражали, потому что в глубине души он понимал, что они правы. Да, он сам себя ненавидел и всей душой презирал за те слабости, с которыми был не в силах совладать. Но обсуждать эту проблему он ни с кем не собирался. Корбор ничего не ответил, лишь пренебрежительно ухмыльнулся и горделиво скрестил руки на груди.

Фальтус медленно провёл ладонью по лицу, словно пытаясь привести, таким образом, себя в более приглядный вид. Затем окинул затуманенным взглядом журнальный столик, что стоял рядом со столь полюбившимся ему диваном. На столике лежала всякая ерунда. Телефонный справочник, раскрытый на середине. Переполненная окурками пепельница, источающая стойкий застарелый табачный аромат. Какие-то скрепки, карандаши, кнопки и выцветший отрывной календарь за прошлый год. Среди всего этого бардака, выделялась аккуратно лежащая на самом краю столика газета. Фальтус лениво потянулся и взял её в руки. Выпуск оказался свежим, датировался сегодняшним днём. Газета имела громкое и весьма звучное название: «Свет Доминиона». Это была местная продажная газетёнка, что печаталась в типографии принадлежащей семье Обергард. Семье, которая могла похвастаться родством с самим Канцлером. Собственно по той же причине Обергард обладали немалым влиянием в высших государственных кругах. Неудивительно, что в их газете сомнительная политика Канцлера освещалась предвзято и возмутительным образом необъективно. С шуршанием развернув газету, Фальтус пробежался по новостным заголовкам. «Нестабильность энергетических сетей» — гласил один из заголовков. Бегло пробежавшись по строкам новостной колонки, Фальтус понял, что вчерашнее отключение электричества было вызвано внеплановыми ремонтами на одной из станций, которая как раз находится в его районе. В самом конце этой не особо-то увлекательной статьи имелась цветная фотография какого-то столетнего старика. Запечатлённый на фото старикан был одет в дорогущий костюм и неприятно улыбался какой-то лошадиной улыбкой, чрезмерно оттопыривая верхнюю губу. Под фотографией имелась напечатанная мелким шрифтом подпись: «Рудольф Суриус-Карпантий — министр энергетики».