Приют святой Люсии для девочек, воспитанных волками - Карен Рассел

И все же некоторые правила были похожи на волчьи. Главная заповедь у волков – «знай свое место», и это прекрасно вписывалось в людские обычаи. В нас пробудилась прямо-таки собачья любовь и преданность людям. Смиренное желание угождать и ползать на животе. Как только мы видели, что на нас смотрит существо, стоящее в пищевой цепочке выше нас, у нас появлялось желание ему понравиться. «Рот на замке, на ногах туфли», – повторяла я. Но если у Мирабеллы и был этот скрытый инстинкт, монахини никак не могли пробудить его. Она слонялась по территории, злорадно поливая мочой позолоченную скульптуру святой Люсии и яростно почесываясь от блох, которые выжили, несмотря на все порошки и ванны. Подчиняясь слезным настояниям сестры Марии, Мирабелла стояла на перекличке прямо, хотя давалось ей это нелегко: ее шишковатые мускулистые ноги дрожали от напряжения. Но потом она с радостным воплем оседала на землю. Мирабелла по-прежнему бегала на четвереньках, хотя монахини убеждали нас, что это неестественно и нелепо, – и мы, в конце концов, им поверили и теперь нам стыдно, что мы передвигались таким недостойным образом. Кулаки Мирабеллы синели от напряжения. Казалось, у нее какая-то тайная связь с землей. При виде Мирабеллы сестра Мария де ла Гуардия каждый раз вздыхала. Она подолгу сидела с ней, раздвигая ей пальцы.

– Поняла? – мягко повторяла она. – Зачем ты упрямишься? В этом нет ничего хорошего, милая. – А потом она затягивала старую песню: – Бери пример с сестры Жанетты.

Стая ненавидела Жанетту. Она делала успехи и дальше всех ушла от своего естества. Вообще-то ее звали Гварр, но она больше не отзывалась на это имя. Жанетта щеголяла в мокасинах и до блеска начищала свои туфли. Она уже могла прорычать что-то похожее на «Рада вас видеть», протягивая гостю бывшую лапу в белой перчатке.

– Наш маленький волчонок в овечьей шкуре, – шутила сестра Игнасия, когда к нам приходили священники и Жанетта повергала их в изумление, смеясь вместе с ними грубым лающим смехом.

Слух у нее был по-прежнему очень острым. Жанетта первой из нас научилась извиняться, пить яблочный сок из чашки и не впиваться взглядом в яремную вену служителей церкви. Кривила губы в подобии улыбки, когда заезжий парикмахер превращал ее черные патлы в челку. Срезанные волосы Жанетта заметала под ковер. Когда мы входили в комнаты, наши ноздри раздувались от новых запахов: пахло луком и хлоркой, свечным воском и немытыми телами. И только Жанетта улыбалась, делая вид, будто ничего не замечает.

Я была в числе «хорошисток». Не самая продвинутая, но и не полный отстой. Но у меня обнаружились способности к языкам, и читать я научилась раньше, чем мыться. Вероятно, я могла бы соперничать с Жанеттой в борьбе за первое место, но не слишком демонстрировала свои навыки. Здесь не лес, где надо быть самым быстрым, сильным и смелым. Тут, чтобы выжить, нужно хитрить.

Однако Мирабеллу мы ненавидели еще больше, чем Жанетту. Мы стали избегать ее, но она по-прежнему преподносила нам сюрпризы: укладывалась спать под кроватью или грызла черенок лопаты в саду. Ужасно, когда вас предает собственная сестра. Я рычала и ощетинивалась, как перед своим отражением в зеркале, которое поначалу принимала за чужака.

– Что с ней будет? – спрашивали мы, стараясь подавить свои страхи.

Ходили слухи, будто девочек-волков, которые не смогли стать цивилизованными, отправляют назад в исчезающие леса. Мы часто обсуждали это перед сном, пугая друг друга рассказами о потерянном рае. Это был позор и катастрофа, на которую мы втайне надеялись, лежа на жестких кроватях и задаваясь вопросом: «А что будет со мной?»

В этот период мы часто предавались мечтам. Даже Жанетта. Иногда я видела, как она задумчиво смотрит в лес. Если кто-нибудь возвращал ее к действительности, она яростно бросалась на обидчика, моментально забывая о человеческих манерах. Такой она нравилась нам больше – наша прежняя кусачая сестра.

В школе нам постоянно показывали слайды о святом Франциске Ассизском. Монахини раздавали нам мешочки с хлебом. Они никогда не говорили, что это проверка, и только гораздо позднее я поняла, что мы находились под строгим контролем.

– Идите покормите уток, – распоряжались они. – Проявляйте милосердие к Божьим созданиям.

«Не ставьте меня в пару с Мирабеллой, – мысленно молилась я. – С кем угодно, но не с ней».

– Клодетта, почему бы вам с Мирабеллой не пойти вместе? – сияя улыбкой, предложила сестра Жозефина.

– Хххоррошоспасибо, – отвечала я.

Я долго училась говорить. Сначала мне приходилось все переводить с волчьего на человеческий. Это было нечестно. Они знали, что Мирабелла до сих пор не умеет делать шарики из хлеба. Она даже не научилась развязывать мешочки. Мирабелла ела птиц и даже не пыталась подавить в себе желание убивать. И кто будет виноват, если на наших воротничках появятся пятна утиной крови? Кто получит штрафные баллы? Нетрудно догадаться.

Как только мы вышли за ворота, я выхватила у Мирабеллы хлеб и побежала к пруду. Мирабелла припустилась вслед за мной. Она решила, что это игра.

– Стой, – прорычала я.

Я помчалась быстрее, но на стадии 2 еще не очень твердо держишься на двух ногах, и я упала на кучу листьев. Подбежав, моя сестра оседлала меня, издав при этом наш старый боевой клич. Она попыталась вырвать у меня хлеб, но я извернулась и зарычала, прижав к голове уши. Потом укусила ее за плечо, раз и другой – единственный язык, который Мирабелла понимала. Используя свои новые навыки, я стала кидать в нее землей и камнями.

– Убирайся! – завопила я, когда сестра трусливо скрылась за деревьями. – Иди отсюда! Убирайся!

Позднее Мирабеллу обнаружили на реке, где она пыталась задушить дикую утку четками. А я отправилась на озеро и сидела там несколько часов в высоком рогозе, забрасывая в рот куски хлеба.

Не знаю, что они там сделали с Мирабеллой. Меня они отделили от остальных и заставили смотреть новые слайды. На них были снимки бывших девочек-волков, которые не смогли пройти перевоспитание. Длинноволосые женщины с печальными глазами, плетущиеся за своей бывшей стаей в белых теннисных туфлях и складчатых юбках-брюках. Служащая в банке с поплывшим гримом, поедающая сырой бифштекс на квитанциях под презрительными взглядами коллег. Наши родители. На последнем слайде была написана главная заповедь приюта святой Люсии: «Ты хочешь, чтобы тебя сторонились и те и другие?»

После этого я почти не общалась с Мирабеллой. Однажды вечером она подошла ко мне и, громко скуля, протянула руку. Она была вся в занозах. Я сразу сообразила, чего хочет Мирабелла, потому что еще понимала наш язык, хотя читала уже как в пятом классе и даже осилила половину «Белого клыка» Джека Лондона.

– Сама зализывай свои раны, – дружелюбно посоветовала я.

Так отвечать велели нам монахини, поскольку в приличном обществе зализывать раны было не принято. Люди здесь придерживаются довольно странного этикета. И все же, глядя на Мирабеллу – она насупила брови и сжала кулаки, похожие на маленьких белых дикобразов, – я почувствовала жалость. «И как только люди могут так жить?» – подумала я. И мысленно поздравила себя. Эта мысль свидетельствовала о переходе на стадию 3.