Группа специального назначения - Александр Тамоников

— Черт, я не могу так рисковать, — бормотал Малютин. — Майор Платов ошибся, наши враги уже пронюхали, где находится Вайсман. С потерей остальных они смирились, а вот потеря Вайсмана — это для них катастрофа. Не выкрадут, так убьют. Боюсь, мы имеем дело с диверсионной группой, пришедшей с той стороны…

На задворках хлопнули два выстрела. Возникла паника. Часть людей помчалась туда. Сосновский спрятался за беседкой, шипел на остальных, чтобы не высовывались. Он видел, как несколько человек собираются перелезть через забор. Двое уже вскарабкались на гребень, он согнал их выстрелами. Шум услышала охрана поселка, и через пять минут примчалась машина.

— Грабителей спугнули, — объяснил военным Малютин. — Все в порядке, товарищи. На всякий случай пусть ваши люди обойдут периметр.

Минут пятнадцать охрана топталась за оградой, потом уехала.

— Нет, я не могу рисковать, — снова повторил Малютин. — Наш гость должен остаться в целости и сохранности. В этих стенах я не могу ему этого гарантировать. Цветков, звоните в НКГБ, пусть присылают машину и усиленный конвой. Вайсмана следует перевезти в тюрьму, выделить ему отдельную камеру и надежную охрану. Инкогнито сохранится — достаточно распоряжения первого секретаря горкома. Только так мы можем быть уверены, что с ним ничего не случится.

Максим колебался. В принципе Павел Егорович прав. Под такое дело немцы могли пригнать сюда целый взвод диверсантов и, не стесняясь, сделать свое черное дело. Это называется «крайние меры», когда другие уже не работают. Ситуация меняется, распоряжения Платова уже недействительны.

— Прошу прощения, товарищ первый секретарь, — недовольно проворчал Хвостов — подчиненный Платова, — но такое решение противоречит ранее поступившим распоряжениям. Я буду вынужден сообщить об этом в Москву.

— Да хоть на Луну! — разозлился Малютин. — Это ваше право, любезный, незачем мне угрожать. Здесь дача, а не тюрьма, можете понять элементарную вещь? Цветков, ты еще здесь?

Машина с отделением автоматчиков прибыла через десять минут. Часть красноармейцев осматривала местность. Еще через четверть часа с территории дачи выехали три машины: та, что прибыла с конвоем, и два местных «ГАЗ-61». Ночь, лица пассажиров не видны. Фигурант мог находиться в любой из машин. Это был умный ход. Ворота закрылись, колонна устремилась к крепости.

Цветков позвонил через полчаса, сообщил с облегчением в голосе, что новый узник уже на месте, обживается. Блок четвертый, камера двенадцатая. Начальник заведения получил все необходимые инструкции. Арестант изолирован не только от других заключенных, но и от тех, кто призван его охранять. Тревога не проходила, но стало легче. Ладно, пусть так…

Он очнулся перед рассветом. Зыбкий предутренний свет просачивался через щель в шторах. Беспокойство усиливалось вместе с потоотделением — промокла подушка. Что-то неясное, гадкое мотало душу. Почему? Диверсанты (или кто-то другой, если они не порождение страха первого секретаря) видели, как колонна уходит в тюрьму, им нет смысла вламываться в дом. Что-то другое? Но что?

Он всматривался в зыбкие очертания ограды, деревьев на другой стороне. Кто-то шевельнулся в районе беседки. Тимашук не спал, вспыхивал огонек папиросы.

В доме все в порядке, жизнь продолжается. Половина четвертого утра. Группа выполнила задание, остались технические вопросы. Днем прибудет Платов, заберет Вайсмана и — до свидания, Западная Белоруссия…

Максим припал к кувшину, выпил почти всю воду. Снова лег, закрыл глаза. В ушах гудело, словно где-то далеко летели самолеты. И ведь практически уснул под этот монотонный необъяснимый гул…

Мощный взрыв вытряхнул его из кровати! Оглушительно ревело, качались стены! Словно в эпицентр землетрясения попал. Он вскочил, взъерошенный, кинулся к окну и раздернул шторы. За окном уже светало, время четыре утра. Какая к черту ночь, сегодня самый длинный день в году!

Еще один взрыв — за пределами поселка, там поднимался густой дым. Рев самолетов разрывал мозг. Снова чехарда разрывов — а это, кажется, уже в городе, до которого всего одна верста…

Качалась люстра на потолке, сыпалась известка. Что такое?! Взрывы отдавались в мозгу.

По двору метался Тимашук. Он кинулся к калитке, выскочил наружу, тут же вернулся, прыжками помчался в дом. Навстречу выбежала всклокоченная Екатерина, что-то спрашивала с истерическим надрывом. Промчались по двору и выбежали за калитку подчиненные Платова — Хвостов и Галицкий, куда-то припустили по дороге. Пешком до крепости решили добраться?

И вдруг он все понял с пронзительной ясностью — как молния сверкнула. Неужели началось то, чего боялись и о чем не говорили?

Его пронзил какой-то сиюминутный приступ пещерного ужаса. В коридоре уже топали, ругались, кто-то скатывался по лестнице. Шелестов впрыгнул в сапоги (хорошо, что отключился, не снимая брюк), стал натягивать кофту, пиджак, нахлобучил зачем-то кепку. Оружия при себе не было, да и черт с ним, с оружием!

Он скатился по лестнице, влетел в гостиную. Там, хватаясь за сердце, металась Анастасия Львовна в ночной сорочке. Глафира пыталась ее успокоить. Какое тут спокойствие, стены ходили ходуном!

— Командир, что это? — кинулся к нему бледный как мел Сосновский. — Это что… война?

— Нет, учения, — огрызнулся он. — Где Малютин?

— В кабинете!

Он ворвался в кабинет, где полуодетый Павел Егорович судорожно накручивал телефонный диск. Пальцы срывались, на первом секретаре лица не было.

— Что там у вас творится?! — орал он в трубку, слушал ответ, дрожала рука, дрожали губы. — Вы в своем уме? Эй, алло, алло! — Он стал судорожно стучать по рычагу. — Дьявол, где связь? — потом невидящими глазами уставился на ворвавшегося Максима.

— Павел Егорович, что происходит? — проорал тот.

— Война, майор… — произнес Малютин севшим голосом. — Война… Фашисты наносят бомбовые и артиллерийские удары, уже перешли границу… Это ад, Максим Андреевич, они уже разбомбили половину города, речпорт, железнодорожную станцию… — Он начал надрывно кашлять. — Я дозвонился до крепости, до дежурного по горкому… В крепости идет бой, вроде держатся. Немцы обходят крепость, лезут на нашу территорию, вклиниваются танковые группы… Штаб 23-й дивизии в Соснах разбомбили, уничтожены все коммуникации, узел связи, бомбардировщики проутюжили аэродромы — ни один самолет не смог подняться в воздух… Наши подразделения разрозненны, отрезаны от крепости, их уничтожают по частям… О боже…

Малютина охватило оцепенение. Максим подлетел, вырвал трубку, стал стучать по рычагу, крутить диск. Невероятно, связь с Москвой пока была! Коммутатор соединил практически моментально.

— Платова мне! — проорал Максим. — Немедленно!

Слава богу, майор еще не вылетел в Западную Белоруссию! Пока соединяли, Максим дрожал от нетерпения. Малютин таращился на него выпуклыми глазами, вел себя, как рыба, выброшенная на берег.