Группа специального назначения - Александр Тамоников

Машину засыпало землей и щебенкой, треснуло стекло справа. Шелестов машинально взглянул в зеркало заднего вида. Все здесь, все целы, сидят, плотно прижавшись, и вроде как молятся.

Стонал Вайсман — неплохая оказалась подставка для ног. Вертелся Буторин, пытался опустить разбитое стекло, но его заклинило. Зачем? Свежим воздухом захотелось подышать? Машина с ревом пролетела глубокий арочный проем и вырвалась на простор…

Ландшафт за время их отсутствия кардинально изменился. Строения у восточного выезда лежали в руинах, повсюду валялись трупы, разорванные мешки с песком.

Минометная батарея вела огонь из северного леса. Оттуда же наступали танки, намереваясь взять крепость в кольцо. Перебегали к дороге фигурки солдат в серой полевой форме. Подкрепление из города не смогло пробиться к крепости, застряло на открытой местности. Горели грузовики, перегородившие дорогу. Пятилась по полю жиденькая цепочка красноармейцев.

Ударил пулемет. Рухнули несколько немецких солдат, остальные залегли, стали отползать. Пробиться в этом месте было нереально. Хоть дорога и раздваивалась, она находилась под огнем и полностью была изрыта воронками. Северная часть города, судя по всему, была захвачена. Там уже не стреляли.

Зато к югу от улицы Фрунзе творилось что-то страшное — взрывы следовали друг за другом без остановки, рушились дома. Красивый город превращался в груду руин. Ответвление от дороги он заметил случайно и не преминул им воспользоваться. Машина круто ушла вправо, вскрикнули женщины.

Дорога была вымощена щебенкой, петляла вниз, к берегу Мазовца, но вдруг отвернула влево, и река осталась в стороне. Вдоль проезжей части тянулись земляные валы, увенчанные шапками кустов. Здесь не было ни гражданских, ни военных. Но чувство опасности сверлило затылок — немцы рядом, они уже осваивают эту местность. Давно ли их обстреливали с берега Мазовца?

— Что происходит… Это сон… Этого не может быть… — потрясенно бормотала Инга Кострова.

— Инга Александровна, — крикнул он, — встряхнитесь, мы пока еще живы и никуда не собираемся! Поработайте головой! Вы дольше других прожили в этом районе! Куда ведет эта дорога?

— Это очень простой вопрос, Максим Андреевич… — бесстрастным голосом отозвалась женщина, — эта дорога переходит в улицу, которая пересекает загородный поселок… В этом поселке проживает Павел Егорович… Почему вы спрашиваете? Разве не этой дорогой вы ехали в крепость?

Удивительное дело, об этой короткой дороге Шелестов даже не подозревал. План города обновился в голове. На северной части орудуют немцы, единственный путь — пробиться на восток, далее — повернуть на север, в леса и поля, где немцев пока нет. Хотя кто их знает…

Он вдавил педаль. Вал на правой стороне скоро сошел на нет, образовалась лесополоса, за которой проглядывало поле. Слева небольшой лесок, затем дорога расширилась, потянулись заборы. Улица определенно была знакомой. Еще метров триста — и дача Малютина, потом воронки, перевернутые машины, трупы Хвостова и Галицкого… Возвращайся, сделав круг…

Он лихорадочно прикидывал варианты. Самый лучший — миновать дачу, за постом со шлагбаумом уйти вправо, на второстепенную дорогу, а не на ту, что пересекает шоссе и переходит в Кобринскую улицу.

Южные окраины — это умеренно густые леса, где есть возможность укрыться и переждать. Никто из пассажиров не возражал.

Максим опять взглянул в зеркало. Инга Александровна тяжело вздохнула и закрыла глаза. Лида еще дрожала. Потом подняла голову, их взгляды встретились, она попыталась улыбнуться. Он тоже. До чего же странно все складывалось…

— Командир, не спи, немцы справа! — крикнул Буторин.

Максим машинально дернул баранку, машина загуляла. На поле за лесополосой трещали мотоциклы. Они неслись наперерез, по касательной к дороге. Максим не сразу разобрался в ситуации, резко свернул на левую обочину.

Прямо по курсу злобно затарахтел пулемет. По дороге двигалось небольшое подразделение Красной армии, возможно, заблудилось или хотело прорваться в крепость. Там разворачивались машины, суетились фигурки красноармейцев. К ним спешили немецкие мотоциклисты.

Машину с группой Шелестова пока не засекли. Немцев встретил беспорядочный огонь из стрелкового оружия. Водитель головного мотоцикла потерял управление — мотоцикл начал петлять, перевернулся, разлетелись тела в мышиной форме. Заработали пулеметы, установленные в люльках.

Так уж вышло, что распахнутые ворота дачи Малютина оказались рядом. Машина, ломая ветки кустарника, въехала в ворота.

Шелестов машинально подмечал, что с дачей что-то не так: посреди двора, где была беседка, зияла воронка, веранда и передняя стена здания выглядели так, будто на них обрушился град камней. Из-под обломков торчали ноги — он узнал ботинки Алексея Тимашука — элегантные, отливающие темным лаком. Машины Малютина во дворе не было да и быть не могло, он уехал раньше Шелестова!

Максим заехал в глубину двора, свернул за дом. И, кажется, успел: на дороге уже ревели мотоциклы, дробно стучали «МР-40». Немцам было не до них — горстка красноармейцев приняла неравный бой. Но укрыться все же стоило.

— Женщины — туда, — кивнул он на приоткрытую дверь заднего хода, она была в трех шагах. — Укрыться в комнатах, не высовываться. Буторин, Коган — затащить в дом Вайсмана. Михаил — за мной.

Он выпрыгнул из машины, побежал за угол, распростерся у водосточной трубы. В затылок возбужденно дышал Сосновский. Стрельба на дороге стихала. Грохнул взрыв, и все закончилось. Доносилась каркающая немецкая речь. Солдаты беззаботно переговаривались, смеялись. Они шли за воротами — в стальных касках, с ранцами за плечами, с карабинами наперевес. Любопытная физиономия, украшенная веснушками, заглянула в ворота, оглядела разоренный двор. Заходить внутрь немецкий солдат не стал, что-то бросил сослуживцам, те дружно засмеялись.

— Вот сволочи… — бурчал Сосновский. — Какие же они сволочи… Командир, их убивать надо, всех до одного, к такой-то матери…

Максим не отзывался, кусал губы. По дороге в восточном направлении прошла колонна мотоциклетов. Прогремел средний танк, украшенный бурыми камуфляжными разводами. Из башни горделиво торчала пушка 37-го калибра.

Немцы вели себя буднично, непринужденно, и это поражало больше всего. На прогулку вышли? Затих гул танка, на дороге стало тихо. Со стороны крепости доносилась канонада — гарнизон еще держался.

— Что делать, командир? — зашипел Сосновский. — На дачке еще посидим? Только эту дачку немцы разрушили к чертям собачьим…

Шелестов стал отползать, не говоря ни слова, к задней двери.

Сердце защемило — невыносимо на это смотреть… Осколками бомбы, разорвавшейся во дворе, разнесло половину дома. Пройти на веранду было невозможно — там пол смешался с потолком. В гостиной тоже все перевернуто, разломано. Валялись обломки кресел и столов, корчилась перевернутая тахта. Видимо, Глафира так и не убедила Анастасию Львовну спуститься в подвал. Обе были здесь — их порвало осколками, вместо лиц кровавая каша — опознать можно только по одежде. Екатерины нигде не было видно, возможно, женщину миновала эта участь.