Мария Стюарт - Александр Дюма

Бургуэн встал, а граф Шрусбери, повернувшись к сэру Эймиасу Полету, который стоял позади него, сказал:

– Сэр Эймиас, мы оставляем на вас эту женщину. Возьмите ее на свое попечение и держите под строгой охраной до нашего возвращения.

После этого он удалился, и с ним вместе ушли граф Кент, сэр Роберт Бил, Эймиас Полет и Друри, королева же осталась со своими слугами.

Она обернулась к служанкам, и лицо у нее было такое безмятежное, словно то, что сейчас происходило тут, не имело большого значения.

– Ну, что, Энн, – обратилась она к Кеннеди, – разве я не предсказывала вам, разве не была уверена, что в глубине души им безумно хочется это сделать? Во всех их действиях я видела цель, которую они себе поставили, и прекрасно знала, что я слишком большая помеха для их ложной религии, чтобы меня можно было оставить в живых. А сейчас, – продолжала она, – давайте поскорей поужинаем, чтобы у меня осталось время.

Но, видя, что слуги, вместо того чтобы готовить ужин, все так же стоят, плача и причитая, сказала с грустной улыбкой:

– Дети мои, нет никакой причины для слез, напротив, если вы меня любите, вы должны радоваться, что Господь позволяет мне умереть за его дело, избавляя от мук, какие я терпела целых девятнадцать лет. И я благодарю его, что он велит мне отдать жизнь во славу его религии и его церкви. Так что успокойтесь, мужчины пусть займутся приготовлением ужина, а мы, женщины, пока помолимся.

Мужчины, утирая слезы, вышли, а королева и женщины опустились на колени. Было прочитано много молитв, после чего Мария Стюарт поднялась и велела принести все оставшиеся у нее деньги. Пересчитав, она разделила их на части и положила в кошельки, и в каждый вложила записку с собственноручно написанным именем того, кому этот кошелек предназначается.

К тому времени был накрыт ужин, и королева вместе с женщинами, как было заведено у нее, села за стол, а остальные слуги либо стояли вокруг, либо занимались своими делами; за столом ей прислуживал врач – так повелось с той поры, как она осталась без своего дворецкого. Поела она не больше и не меньше, чем обычно, и в продолжение всего ужина говорила о графе Кенте и как он выдал себя в вопросе веры, упорно настаивая на том, чтобы прислать ей англиканского священника.

– К счастью, – добавила она, смеясь, – чтобы заставить меня отступиться, им нужно было бы найти человека поизворотливей.

А Бургуэн стоял позади нее и плакал: он думал о том, что это ее последний ужин, что вот она ест, разговаривает, смеется, а завтра в это время будет хладным, бесчувственным трупом.

В конце ужина королева попросила прийти всех слуг и, прежде чем встать из-за стола, налила себе бокал вина, поднялась, выпила за их здоровье и спросила, не хотят ли они выпить за нее. Она велела принести всем бокалы, все опустились на колени и, как повествуется в сообщении о последних часах и казни Марии Стюарт, откуда мы почерпнули эти сведения, попросили, мешая слезы с вином, прощения за все вины, какие у них могут быть перед ней. Королева простила их и попросила простить равно и ее, не держать зла на ее раздражительность и понять, что причиной этого было пребывание в заключении. Потом она имела с ними долгий разговор, во время которого говорила им об их долге перед Богом, призвала стойко держаться католической веры, а после ее смерти жить друг с другом в мире и согласии, позабыв все мелкие раздоры и споры, которые случались у них в прошлом.

Закончив разговор, королева хотела спуститься в гардеробную посмотреть, какие платья и украшения она может раздать, но Бургуэн заметил, что лучше, пожалуй, было бы принести все эти вещи сюда, причем исходя из двух соображений: во-первых, она не так устанет, а во-вторых, их не увидят англичане. Это второе соображение убедило королеву, и пока слуги ужинали, она распорядилась принести сперва все платья в приемную и, взяв у хранителя гардероба опись, стала писать на полях возле названия каждой вещи, кому она предназначается. По мере того как она писала, каждый, получивший подарок, брал его и откладывал в сторону. Что же касается вещей слишком личных, чтобы их можно было вот так раздарить, королева приказала их продать, а вырученными деньгами оплатить переезд слуг к себе на родину, поскольку она знала, что это потребует таких расходов, каких никто из них не мог себе позволить. Дойдя до конца описи, королева поставила под ней подпись и передала хранителю гардеробной, дабы она служила ему в качестве расписки.

Покончив с этим делом, Мария перешла к себе в спальню, куда ей принесли ее кольца, драгоценности и наиболее дорогие предметы утвари; она перебрала их все вплоть до самых малоценных и распределила таким образом, что каждый, включая и присутствующих, и отсутствующих, что-то получил. Кроме того, она вручила самым верным слугам драгоценности, предназначенные для передачи королю и королеве Франции, а также королеве-матери, своему сыну королю Иакову VI, герцогам де Гизу и Лотарингскому, не упустив ни одного из своих коронованных и высокопоставленных родственников. И еще она решила, чтобы каждый оставил себе те вещи, которые были на его попечении по роду службы: отдала белье той, которая занималась им, все шелковые вещи той, что их сохраняла, серебряную посуду буфетчику, распорядившись подобным образом и со всем прочим. Когда же у нее попросили дарственные, она ответила:

– Это ни к чему. Вы обязаны давать отчет только мне, а завтра его вам будет давать некому.

Но когда они заметили, что король, ее сын, может потребовать эти вещи у них, она признала их правоту и дала каждому просимую дарственную.

Поскольку у Марии не осталось ни малейшей надежды на посещение ее исповедником, она написала ему следующее письмо:

«Меня терзали весь день из-за моей религии и уламывали принять утешение от еретика; от Бургуэна и других вы узнаете, что все их слова и уговоры оказались тщетными, я твердо объявила, в какой вере желаю умереть. Я попросила позволить вам принять у меня исповедь и дать причастие, в чем мне безжалостно отказали, равно как отказали перевезти мое тело во Францию и в возможности сделать по своей воле завещание, так что я теперь могу писать только через них и по благоусмотрению их повелительницы. Не имея возможности свидеться с вами, я исповедуюсь вам во всех моих грехах совокупно, как исповедовалась в каждом по отдельности, и именем Бога заклинаю вас молиться и бодрствовать этой ночью вместе со мной ради искупления моих грехов и прислать мне свое отпущение и прощение за все обиды, какие я вам причинила. Я попытаюсь встретиться с вами в их присутствии, как они позволили мне свидеться с моим дворецким, и ежели мне будет дано разрешение на это, то при всех коленопреклоненно попрошу вашего благословения. Пришлите мне самые лучшие молитвы, какие вы знаете, на эту ночь и на завтрашнее утро. Время бежит, и я не могу долго писать, но будьте спокойны: я походатайствовала о покровительстве вам, как, впрочем, и всем остальным моим слугам, а главное, вы получите все свои бенефиции. Прощайте, писать больше нет времени. Напишите и пришлите мне все самое лучшее, что сможете найти, из молитв и поучений для спасения моей души. Посылаю вам свое последнее колечко».