Последний ход за белой королевой - Олег Агранянц

Все слушали полную седовласую даму.

– Это она, – шепнул мне Читов.

– … движимые лучшими и благородными порывами, мы хотим в силу своих, пусть даже вполне ограниченных возможностей, хоть каким-нибудь образом внести посильный вклад в мир без голода…

Когда она закончила, меня ей представили. Дама обрадовалась:

– Вы из России? Я должна вас поздравить. Мы все очень любим вашу первую леди, она очень современна и одевается с большим вкусом. У вас такие замечательные перемены! Я видела синьора Горбачева по телевизору и могу сказать твердо: этому человеку надо дать шанс.

Тростников восторженно посмотрел на меня. Какова?

Дама продолжала говорить. Быстро и одно и то же. И вдруг:

– Чем мы можем помочь вам?

А вот это интересно. Я даже растерялся. Выручил Тростников:

– У нас в Культурном центре на следующей неделе будет просмотр советского фильма. Если бы вы выбрали время…

Дама обрадовалась:

– Я приду.

Когда мы спускались вниз, Тростников меня спросил:

– Ну и как?

– Дура, – прокомментировал я.

– И какая!

Следующим на очереди был прогрессивный художник.

– Я ему позвоню.

Но художник не отвечал.

– Появится он. Никуда не денется.

Подождем.

– Поедем в «партком», – предложил Тростников.

«Парткомом» еще лет десять назад стали называть забегаловку около виллы Ада. Там бармен подавал местную водку, совершенно отвратительную, крепкую, но, что немаловажно, дешевую. А «парткомом» именовали это заведение потому, что вместо того, чтобы сказать «поедем в бар», говорили «поедем в партком».

– А как цены? – спросил я.

– Понимаете, Евгений Николаевич, мерзавец однажды их поднял. Но мы забастовали.

– Как?

– Обыкновенно. По рабоче-крестьянски. Целую неделю никто к нему не ходил. Тогда он прислал к нам гонца и обещал больше никогда цены не повышать. И слово свое держит.

С тех пор, как лет пять назад я был там в последний раз, «партком» не изменился. Бармен все тот же. По глазам я понял, что он узнал меня, но виду не подал.

– Я пойду позвоню.

Тростников улыбнулся. Все знали: телефон-автомат около бара. Отсюда звонили в посольство и говорили: «Я в консульстве» или в консульство: «Я в посольстве». От посольства до консульства езды минут двадцать, а «партком» находился точно на полдороге от того и другого.

Я набрал номер Лоретты. Она сразу взяла трубку.

– Сегодня ужасный день. Но я с больным связалась. Он у меня будет завтра в десять.

– Спасибо. А сегодня?

– В семь часов вечера жду тебя там же, где в прошлый раз. Не забыл?

– Не забыл.

Вернувшись, я сказал Тростникову:

– Операция завтра в десять.

– Заметано.

И скомандовал бармену:

– Два стакана.

Напиток был все тот же. Стакан – целый стакан – за тысячу лир. Но гадость ужасная. Второй пить не хотелось, но пришлось.

Потом пошел звонить Тростников. Вернувшись, сказал:

– Художник будет в Культурном центре через полчаса.

* * *

В кабинете директора Центра сидела та же дама и жевала бутерброд. Расценив, и не без ошибки, взгляд Тростникова как «А ну, живо отсюда», она поспешно ретировалась.

Через пять минут Тростников спустился в холл и вернулся с небритым патлатым субъектом в синей замшевой куртке и коротких джинсах.

– Это наш друг из Москвы, – представил меня Тростников и вынул из письменного стола бутылку «Абсолюта».

Художник принялся трясти мне руку и рассказывать о том, какое впечатление на него произвел Горбачев, которого он видел месяц назад, когда был в Москве. Я услышал и про «исторический подвиг этого человека», и про «ожесточенное сопротивление консерваторов». Потом мастер кисти приступил к проблемам более общим, не утруждая себя плавными переходами с «идиотов из местной компартии» на «сталинский террор», а потом сразу на «общедемократическое движение в мире».

Я знал таких людей. Им надо дать возможность выговориться. Но на это нужно время, а у меня каждая минута на счету. Я подошел к художнику, положил руку на плечо:

– Вы наш верный друг.

Стаканы опустошались по-артиллерийски. Залп – и сразу же подготовка к новому.

Прогрессивный художник дал слово нарисовать такую картину, что все поймут, во-первых, что он гений, а во-вторых, что капитализм обречен.

Я сказал Володе:

– Ты заканчивай с ним. Поеду в номер. Отдохну.

Перед встречей с Лореттой я хотел принять душ.

Лоретта сидела на террасе у самого тротуара.

– Ну, наконец-то, здравствуй.

– Здравствуй.

Я поцеловал ее в щеку, уселся рядом:

– Уф!

– Боже мой! Ты пьян!

Все женщины одинаковы.

– Ешь!

Она подвинула к мне тарелку с зеленью.

Я набросился на салат.

Руки действительно не совсем слушались. «Как у алкоголика!». И голова не то чтобы кружилась, но…

– Как ты здесь без меня?

Банальные фразы первых минут встречи, когда торопятся выяснить, не произошло ли чего-либо экстраординарного, в корне меняющего прежние отношения.

– Все по-старому.

Подошел официант. Я не стал мудрить:

– Суп страчателла, телячий бифштекс с жареным картофелем по-французски. И кружку пива. Холодного пива.

Лоретта вмешалась:

– Синьор пошутил. Он не хочет пива. Принесите стакан холодного чая.

Официант удалился.

– Самое лучшее для пользы дела – сохранить здоровье. Выглядишь ты плохо. Где ты сегодня обедал?

– В двух местах перекусил.

– У тебя больше нет изжоги? – в ее голосе промелькнула ирония.

– Почти нет.

– Почти? – она покачала головой. – Ты принимаешь мои таблетки?

– Давно кончились.

– Я тебе говорила, ты взял слишком мало.

Я решил перевести разговор на другую тему:

– Ты выглядишь усталой.

– Много работаю. По две-три операции в день.

– Плохо.

Она удивилась: