И весь ее джаз… - Иосиф Гольман

Ефим проводил ее до пристани.

Там по-прежнему оставалось много народу — погода была отличной, первый солнечный день после недели холодных дождей.

— Как тебе удалось? — подколол один из гостей, старый дружище-доктор, тыкая пальцем в небесную лазурь. Он недавно стал большой медицинской шишкой в масштабе страны, впрочем — не добавив в характер ни грамма чиновничьей спеси.

— Договорился, — кратко объяснил профессор. Те, кто его долго знал, радостно заржали. Способность договариваться у этого персонажа была общеизвестной.

— Привет, папуль! — А это дочка пришла, Лариска. Вырвала-таки вечер из своей не по годам загруженной жизни. Из-за своего характера и энергии Лариска иногда казалась папаше тремя дочками сразу. И еще сыном в придачу.

Но грех жаловаться, все это были хорошие дети.

Лариска привела с собой бабушку, маму профессора. Несмотря на свои восемьдесят с лишним, она еще работала, каждый день честно вкалывая по шесть часов — два часа они с Ефимом договорились скостить на возраст. А по выходным приводила себя в порядок: парикмахер, маникюр, педикюр и массаж.

Мама Береславского не любила живопись вообще и всех художников в частности, за исключением разве что Оглоблина, к которому часто каталась вместе с сыном. Но ужасно любила, когда ее обожаемый сыночек оказывался в центре всеобщего восхищенного внимания. Может, в этом кроется ровно такая же любовь обожаемого сыночка?

— Давайте, Наташке помогите, — распорядился Береславский.

— Мамуле помогать — только портить, — без должного пиетета хмыкнула Лариска. Но, взяв бабулю за руку, пошла внутрь кораблика.

— Привет, Ефимчик!

— Привет, дорогая! — Это уже Иришка. Большой специалист по брендированию. А по совместительству — друг Ефима и Натальи. И, разумеется, обожатель Оглоблина. Раз, а то и два в месяц она приезжает к ним в галерею, тихонечко берет его графику и в одиночку, никому не мешая, примерно с час листает файлы.

Потом, по окончании сеанса психотерапии, так же тихо уезжает.

— А где Наташка? — спросила Ирина.

— Холсты тягает, — честно ответил профессор.

— Понятно, — не удивилась друг семьи.

— А нас в Третьяковку берут, — похвастал Береславский.

— Да ну?! — Ее радость точно была искренней. — И когда?

— Уточняем даты, — важно произнес Ефим Аркадьевич. А что такого? Почти ничего не соврал. Третьяковке понравилось? Понравилось. Дата пока неизвестна? Неизвестна. Все так Иришке и сказал.

К тому же, когда постоянно вербализируешь желаемое, оно быстрее сбывается.

— Кстати, можешь Наталье помочь, — радушно предложил он гостье. Пусть теперь кто-нибудь скажет, что профессор не заботится о жене. Да и Иришке поковыряться с картинками в обществе подруги будет приятно.

— Здравствуйте, Ефим Аркадьевич!

О, это Джама. Он уже приезжал сюда, помогал Машке таскать оборудование. Музыканты остались репетировать, а влюбленный милиционер помчался по каким-то своим делам. То, что он — влюбленный, знали уже все. Ефим же был в курсе того, что любовь его была небезответной.

— А это мои родители! И брат. — Джама представил всех троих профессору.

— Очень приятно. — Ефим и в самом деле был доволен. Похоже, капитан — основательный малый. Быстро все провернул и сейчас накрепко закрепляет. Молодец. Да и Машке уже хватит одной выступать по жизни. Здесь, в отличие от джаза, соло не приветствуется.

Кстати, Машкины родители тоже на борту. Вместе с Женюлей и близнецами. Может, что-то важное намечается?

Народу на пристани потихоньку убывало.

Значит, прибывало на корабле. Еще минут десять — всего отход задержали на целый час, с учетом московских пробок, — и можно будет отваливать.

А по ступенькам уже спускались двое важных для данного рейса товарищей.

Один — Василий Соколов. Важный для всех рейсов маленького флота.

Второй — профессорский друган и коллега, Дим Димыч Беркутов. Он тоже коммуникатор, его профессия — человеческие отношения. С профессором они меняются друзьями и знакомыми, разумеется — никогда не оценивая их в денежном эквиваленте (хотя есть и такие деятели в российском бизнесе, зарабатывающие «на подводе» к нужному человеку). Потому что оба искренне считают, что дружбу не стоит оценивать в деньгах. Хотя, несомненно, ее наличие рано или поздно приносит эти самые деньги. Точнее — сильно помогает их приносить.

Ефим поздоровался с Вась Васичем и Дим Димычем, после чего познакомил их между собой. Выстрел оказался в десятку: оба друг другу были критично нужны. Беркутову необходимо было регулярно выгуливать на свежем воздухе свой немаленький бизнес-клуб, а Соколову — столь же регулярно загружать кораблики круизами. Наконец, они были во многом схожи: от ритма звучания имен до отношения к жизни.

Но вот, наконец, причал опустел.

Зато огромный носовой отсек был полон гостей.

Многие явились прямо с работы, так что официанты сбивались с ног, подтаскивая все новые угощения. Среди них и Наргиз. В строгой форме — черный низ, белый верх, — она уже не казалась девчушкой. Хотя так же весело смеялась в ответ на любую шутку. Или успевая переброситься парой слов со своей малолетней подружкой — дочкой владельца компании, которая тоже была на судне.

Формат еды заслуживает отдельного описания. Он был таков, чтобы она умещалась во рту целиком. Это было категорическим требованием Береславского, в страшных снах неоднократно наблюдавшего, как кто-то хватает грязно-жирными руками драгоценные листы с графикой Оглоблина.

Музыканты настраивали инструменты, Дима Шевцов снова доминировал на мольбертах, а уставшая Наталья, присев наконец на белый диван, о чем-то беседовала с Иришкой.

Здесь же, мелькая в ногах приглашенных, бродили все три Васисуалия-кота: в основном белый, в основном черный и чисто рыжий. У каждого на шее аккуратный ошейничек с металлической биркой. На ней — имя и мобильный телефон Соколова. Коты ничего не выпрашивали со столов, но, казалось, фиксировали меню, чтобы потом чего-то не пропустить.

Задрожали под полом дизели — их на этом судне было целых два, тоже стопятидесятисильных. Убрали швартовые концы. Между их бортом и бортом «Васисуалия-2» появилась длинная щель с темной водой. Она стремительно расширялась, и вот уже их кораблик идет на разворот, выруливая носом в сторону Лужников.

Мимо неспешно проплывает Центр международной торговли, сентябрьское, неожиданно щедрое солнце заливает пустую кормовую палубу. Пустую — потому что весь народ собрался в носовом салоне.

Там начиналось главное действо.

Береславский представил публике программу вечера. Сначала, примерно на час, ее займут демонстрацией картин и джазом. Потом — свободное общение, вкусная еда, хорошее вино. И родной город, причем в проекции, которую многие москвичи наблюдали только в детстве.