Женщина в "Восточном экспрессе" - Люси Эшфорд

Агата ощупью пробралась по коридору, прислушиваясь к уже знакомому храпу. Майкл или Пьер? Трудно сказать, из чьей комнаты. Вряд ли Дункан – слишком молод, чтобы обзавестись такой привычкой. Комнату Макса она уже знала – оттуда не доносилось ни звука.

Во дворе Агата запрокинула голову к небу, очарованная зрелищем. Казалось, до звезд можно дотронуться рукой.

Осторожно поднявшись на крышу, Агата пробралась мимо груды черепков и присела на свободном пятачке. Крыша все еще хранила тепло – то ли от солнца, то ли от камина, который Селим затопил после ужина. Свернув шаль, она подложила ее под голову и легла. Ах, если бы знать названия всех созвездий, разбросанных по небу словно капли дождя в шелковой паутине цвета индиго…

Над горизонтом зависло странное пятно в абрикосовой дымке. Интересно, что бы это могло быть? Для солнца слишком поздно. Тут пятно на глазах стало меняться, приобрело изгиб, похожий на дольку дыни, и Агата тихонько ахнула. Только сейчас она догадалась – луна. Точнее, месяц, поднимающийся над горизонтом, словно золотая лодочка в чернильном океане.

На ум пришел шумерский бог Луны, старик, плывущий в лодке по ночному небу. Хотя она и не знала многих созвездий, но помнила, что поздно встает убывающая луна – старая. И правит лодкой старик. Странно, что это мужчина, а не женщина, ведь во многих культурах луна считается женским божеством, с ее вечно меняющейся формой, повторяющей ритмы женского тела.

Дева, мать и старуха.

Она была девой, была и матерью. Неужели больше ничего не осталось? Съеживаться, как луна, бледнеть и с каждым часом становиться все более незначительной?

Тридцать восемь лет.

Она не готова отпустить фазу полной луны, не готова отказаться от… чего? От возможностей.

В тридцать восемь ее мать уже была вдовой. Приходило ли ей в голову, что она слишком молода для одиночества? В Париже или в Египте – замечал ли ее кто-нибудь из мужчин наравне с юной дочерью?

Насколько Агата знала, мать не испытывала ни к кому особого интереса. Вряд ли она сейчас хотела быть где-то в другом месте, нежели похороненной рядом с мужем.

И все-таки Агата порой ощущала ее присутствие – тихим шепотом в ушах.

Она выбрала одну звезду, ярче остальных. Ученые говорят, что свет такой звезды долетает до Земли за миллионы лет. Невозможно поверить, но так оно и есть. Когда смотришь на звезды, все возможно.

На нее вдруг снизошел покой. Она была совершенно одна. Только луна и звезды, и этого достаточно…

Послышался тихий звук, словно в окно швырнули камешек. Кто-то поднимался на крышу. Леонард? Пришел за черепками? Что он скажет, когда увидит ее лежащей здесь? Она поспешно села, и звезды закружились в хороводе.

– Агата?

На фоне неба выделялся силуэт Кэтрин.

– Что вы тут делаете? – В ее голосе ощущалась улыбка. – Не спится?

Она проскользнула между черепками с грациозностью кошки, уселась рядом, скрестив ноги по-турецки, и запрокинула голову.

– Видите вон ту яркую звезду, прямо над нами? Это Сириус. А левее – созвездие Водолея.

Агата подняла взгляд.

– Да, теперь вижу: женщина сидит на земле с кувшином. Здорово!

– Представьте, люди занимались этим тысячу лет назад: сидели у костра, смотрели в небо. Такое красивое и такое пустое… Я часто сюда прихожу, когда хочется побыть одной.

– Ох, простите, я вам помешала!

– Нисколько. Я от мужчин сбегаю, не от вас.

– Да, понимаю. Нелегко, наверное, приходится…

Агате хотелось спросить, изменилась ли ситуация – к лучшему или к худшему – после замужества, но побоялась ступать на запретную территорию.

– Ну сейчас уже полегче. – Кэтрин вытянула ноги и оперлась на локти. – Теперь, когда мы с Леном поженились, стало… Как бы это выразиться… Как будто на песке провели некую линию: каждый знает свое место.

Лен. Раньше она его так не называла. Похоже, это сигнал к расслабленности, готовности раскрыться. Если сидеть тихо и сделаться совсем незаметной, может, Кэтрин поделится еще чем-нибудь?..

– Теперь я понимаю, зачем вы приехали.

Кэтрин все еще смотрела на звезды. Ее слова застали Агату врасплох.

– Я написала сестре в Англию, рассказала о вашем предстоящем визите, а она прислала мне вырезку из газеты о бракосочетании вашего мужа.

Пауза.

– И я вас понимаю. Если бы я знала, то не стала бы навязывать вам свою свадьбу. Ужасное напоминание…

У Агаты перехватило горло. Она сосредоточенно уставилась на ту самую яркую звезду, в глазах защипало.

Сириус.

Она повторяла это название про себя, словно считала до десяти. Ей совсем не хотелось говорить об Арчи, но ведь Кэтрин пыталась извиниться, компенсировать неловкость. Да и потом, что толку хранить молчание, если твоя жизнь уже и так стала достоянием общественности?

– Честно говоря, я вряд ли когда-нибудь оправлюсь от потери первого мужа. – Кэтрин выпрямилась и достала из кармана халата портсигар. – Он был первым мужчиной, которого я полюбила – такое не повторяется.

Она щелкнула зажигалкой, прикрыв ее ладонями; язычок пламени отбрасывал на лицо желтый отсвет.

– Помню, во время расследования позвонил журналист, задавал вопросы. Как будто мне и без того мало досталось! – Она затянулась и выпустила дым. – Вам, наверное, пришлось в десять раз хуже там, в Харрогейте.

– Да…

Ее собственный голос звучал словно из параллельной вселенной; казалось, кто-то управляет ее ртом. Агата никому не рассказывала о тех десяти днях в Харрогейте. Это было ровно два года назад, в декабре 1926-го: она оставила машину на краю карьера и на рассвете добралась до ближайшей станции.

– У меня случился нервный срыв.

Здесь, наверху, в темноте аравийской пустыни, было как-то легче все это выговорить, словно в исповедальне.

– Я тогда ухаживала за матерью в Девоне. Мы были очень близки, ее смерть меня опустошила. А на следующие выходные из Лондона приехал Арчи и заявил, что любит другую. За те несколько дней весь мир перевернулся…

В наступившей тишине было слышно, как затягивается Кэтрин.

– Я хотела спросить вас об этом в поезде, когда впервые начала подозревать. – Голос Кэтрин звучал мягче, глуше. – Простите… Это было очень бестактно с моей стороны – притворяться, будто я ничего не понимаю, а потом задать вопрос про амнезию.

– Вряд ли вас можно обвинять: в то время этим интересовалось все население Британских островов. – Агата оперлась на другой локоть. – Кстати, вы были правы: идею с потерей памяти придумал Арчи. Он решил, что это единственный способ спасти нашу репутацию. Заявил журналистам, что у меня случился нервный срыв от переутомления. Я даже записалась на прием к психотерапевту для убедительности. После этого один журналист пару недель ходил за мной по пятам, выслеживал каждый день. Я чувствовала себя преступницей.