Верховный Издеватель - Андрей Владимирович Рощектаев
Шрифт:
Интервал:
(2). Ю. Шевчук
Часть III. Мама
Только тот, для кого семья священна,
способен противостоять Государству.
Г. К. Честертон
1. Послекнижие
Да и вообще бояться нечего…
В мире нет ничего страшного.
Во всяком случае, до тех пор,
пока этот мир говорит с тобой;
потом, с какого-то непонятного момента, он начинает говорить
о тебе.
В.Пелевин,
"Онтология детства"
Кирилл обомлел! Он достоверно, несомненно узнал себя в Ромке, описанном в повести. "Роман о Романе" оказался романом о Кирилле. На Ромку настоящего литературный образ был не очень-то похож – зато своё компьютерное, "ролевое" и пожалуй, чересчур сентиментальное для мальчика детство (которого Марина, вроде бы, никак не могла видеть!) вспомнил сразу. Даже то, что ему было тяжелей всего пережить в мыслях вновь: "расставание с Ильёй" – мамой, которая "ушла", как раз когда ему было 11 лет… слишком уж убедительно описано! И кем!? мачехой? "Да ну, это пошлое словечко в отношении Марины никуда не годится! Так во-от с чего реальный Ромка получился куда сильней и меня, и "Ромки" из повести: Марина же воспитывает его теперь уже как второго сына – с учётом ошибок, "допущенных" в фантазии в воспитании первого. Не должен мальчик быть похожим на девочку!"
Как-то невероятно заглянула Марина и во многое другое из его потайного мира. Всю осознанную часть жизни Кириллом владел неизбывный страх… теперь-то он сформулировал, что у страха этого было имя. Кирилл годами стоял перед Змеем заворожённо-парализованно. Перед всеми его казёнными учреждениями, перед всякой Неволей: от интерн-ада – до просто ада. И больше всего боялся стать "кантонистом" – земного ли царя или… псевдонебесного. Он всегда до боли мечтал служить ближним (только до последних дней, до ранения Ромки, не представлял, как это делается!) и пуще смерти страшился служить "чуждому". В этом смысле даже само слово "служба" было для него одним из самых пугающих – ключевым словом его внутреннего кошмара.
"И как это Марина умудрилась подглядеть ровно то… что я, боясь сформулировать, гнал даже из своего подсознания! Подглядела, конечно, не во мне, а в жизни – но сейчас, задним числом, получилось, как будто бы во мне! Да уж, моя книга – словно мной самим когда-то в состоянии гипноза написанная".
Вот удивительная тайна творчества: кто-то что-то описывает – а люди узнают себя в придуманных (да придуманных ли?) персонажах. Такое абсурдное ощущение, будто человек знал тебя гораздо раньше, чем ты появился в его жизни. Значит, бывает знакомство прежде знакомства!? Родство прежде родства.
Да это ж надо, какое попадание!.. Да бывает ли такое? не снится ли?
"Значит, я что?.. сын её фантазии? её тогдашней мечты?"
Мы пишем, о нас пишут… нас пишут! Да если бы не было Единого Автора всего этого, никто б никогда ни с кем не встретился по-настоящему, никто бы никого не узнал: не прочитал! "Подглядеть" жизнь друг друга можно только если есть какая-то Общая Жизнь: не жизнь-она, а Жизнь-Он – Тот, в Ком мы все пребываем.
Но кроме связей всех нас с Ним… что за вечная неразрезанная пуповина обречена связывать Мать и Ребёнка? Любовь, в которой, кажется, изначально уже затаилось что-то больное – какой-то иррациональный страх потери с обеих сторон. Кирилл помнил его по своему детству – с одной стороны. Теперь увидел в книге Марины – с другой. Всё сошлось. Духовный закон: боишься – потеряешь. "Совершенная любовь изгоняет страх…" Но вот относится ли это "изгнание" к материнской и сыновней любви? Может, необходимо понять в жизни как раз то, что поняла Марина, чтоб хоть отчасти его изжить. Насколько?
– Да уж все мы – не Софии. И, тем более, не Авраамы! – будто в ответ на его мысли сказала Марина и вздохнула. – Всё-таки мученичество наших детей… Лучше бы уж, думаешь – самой…
– Да, самой… – это часто бывает! – опять нырнул в память Кирилл.
Мать его отправилась в единственный в своей жизни авиарейс. Как и перед нынешним путешествием, ни у кого и в помине не было никаких предчувствий. Колесницу никто не увидел. Милоть не упала – упал самолёт. Чего же ещё ждать от августа!
Всё, что мог бы сказать Кирилл по этому поводу, уже сказал за него Ромка в повести. (Интересно только, что произошло раньше – Бог 11 лет назад написал ту катастрофу или Марина те строки?).
– Вообще не люблю я август! – вырвалось у Кирилла.
– Да я тоже не очень-то люблю, только это мой месяц! – призналась Марина.
– Ваш? – удивился Кирилл. – У вас же, вроде, в апреле день рождения.
– Да, день рождения-то в апреле, а жизнь-то вот – августовская! Это ж месяц взрослых людей, Кирилл. Всех, чья жизнь недавно за половинку перевалила. Август – это, брат, диагноз! Август – это возраст! Первый звоночек Суда Божьего: мол, какие ты туда плоды принесёшь? Посмотри-ка, человечек, на деревья, на грядки. Скоро осень. Может, она будет золотой, может, не очень… может, её для тебя вообще не будет – если в августе случится вот такое вот. Но ясно одно: плоды, Кирилл, их не по осени, их уже по августу считают. Я бы так сказала: красивый, тревожный и очень уж ответственный месяц.
– Ну, один-то плод у вас уже точно есть! – улыбнулся Кирилл. – Он ужасно похож на вас – вы просто не представляете! Есть такая английская пословица: "Не стремитесь воспитывать детей – они всё равно будут похожи на вас: воспитывайте сами себя". Ну, вот с этим у вас, похоже, здорово получилось.
– Да теперь… что уж получилось, то и есть, – потупилась Марина.
– Да хорошо, хорошо получилось! – чуть иронично подбодрил её Кирилл.
– Не представляю, что бы я делала, если б не он! Если бы да кабы… Вообще, кто б мы были в этой жизни, если б не наши дети? Одинокие неудачники, пародию на жизнь принимающие за жизнь? Сухие ветки на
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!