Тайный сговор, или Сталин и Гитлер против Америки - Василий Молодяков

Долгое время о ходе и содержании вторых московских переговоров можно было судить только по результатам и по разрозненным документам. О советских записях ничего не известно до сих пор, а подробные германские, сделанные Хильгером, почему-то оказались не в архиве МИД, а в личных бумагах Шуленбурга и были опубликованы сравнительно недавно (3). Общую обстановку визита, когда гауляйтер Форстер чувствовал своим себя среди старых партайгеноссе, а Риббентроп пил за здоровье сидевшего неподалеку Кагановича (жаль, Гитлер, Геббельс и Розенберг не видели!), хорошо воссоздает упомянутая статья Хенке, который девять лет провел в Москве, знал русский язык и улавливал многое из того, что ускользало от глаз и слуха начальства.

Первая беседа Риббентропа со Сталиным и Молотовым в присутствии обоих послов началась в десять вечера и продолжалась три часа. Рейхсминистр начал разговор с непобедимости Германии, а затем назвал конкретные проблемы, для разрешения которых прилетел:

1. Дальнейшее формирование германо-советских отношений.

2. Вопрос окончательного начертания границы.

3. Проблема Прибалтики, которой, по всей видимости, в настоящее время занимается Советское правительство.

Нас интересует первый пункт.

«Фюрер поручил сказать Сталину и Молотову, что он всегда придерживался той точки зрения, что Германия должна выбирать между Западом и Востоком. Фюрер надеялся и думал, что будет возможно установить дружественные отношения с Англией. Однако Англия грубо отклонила далеко идущие предложения фюрера. Фюрер убедился в том, что отныне нет возможности достичь взаимопонимания с Англией… Решение фюрера сделать выбор в пользу Советского Союза является непоколебимым. Как реальный политик он твердо убежден в том, что, несмотря на все существующие идеологические разногласия, возможны действительно длительные дружественные отношения между Германией и Советским Союзом. Реальные интересы обеих стран при точном их определении исключают возможность принципиальных трений. Существует фундамент для приносящего плоды реального, дружественного сотрудничества».

Сказанное можно списать на коварство Гитлера в достижении далеко идущих целей, но Хильгер вспоминал, что фюрер на протяжении многих месяцев после заключения пакта продолжал высказываться в том же духе даже перед своим ближайшим окружением.

Затем Риббентроп перешел к «активной стороне вопроса».

«Настоящий враг Германии — Англия. В этом отношении интересы Советского Союза совпадают с немецкими, и в этом направлении представляется вполне возможным дальнейшее углубление новых советско-германских отношений… (Если) Советское правительство разделяет такую точку зрения, то можно было бы сформулировать платформу для более тесного развития советско-германских отношений в том смысле, что, исходя из совместно проведенного урегулирования польского вопроса, Германия и Советский Союз теперь могут рассмотреть возможность сотрудничества в отношении Англии. В подобном заявлении можно было бы подчеркнуть, что Германия и Советский Союз преисполнены волей к тому, чтобы никто не посмел затронуть занимаемые ими позиции, и при необходимости будут их совместно защищать».

«После того, как г-н министр закончил свои соображения (разговор о Польше и Прибалтике опускаю. — В.М.), Сталин обратился к Молотову с вопросом, кто из них обоих должен отвечать. Г-н Молотов заметил, что хочет оставить это за г-ном Сталиным, потому что тот, безусловно, сделает это лучше». Тогда заговорил вождь.

«Основным элементом советской внешней политики всегда было убеждение в возможности сотрудничества между Германией и Советским Союзом. Еще в начальный период, когда большевики пришли к власти, мир упрекал большевиков в том, что они являются платными агентами Германии. Рапалльский договор также был заключен большевиками. В нем содержались все предпосылки для расширения и углубления взаимовыгодных отношений. Когда национал-социалистическое правительство пришло к власти в Германии, отношения ухудшились, так как немецкое правительство видело необходимость отдать приоритет внутриполитическим соображениям. По прошествии некоторого времени этот вопрос исчерпал себя, и немецкое правительство проявило добрую волю к улучшению отношений с Советским Союзом. Советское правительство немедленно заявило о своей готовности к этому. Если вообще можно говорить о вине за ухудшение отношений, то необходимо констатировать, что Советское правительство в своей исторической концепции никогда не исключало возможности добрых отношений с Германией. Именно поэтому Советское правительство и сейчас с чистой совестью приступило к возобновлению сотрудничества с Германией. Это сотрудничество представляет собой такую силу, что перед ней должны отступить все другие комбинации (ранее в тексте: „все другие конвенции“). Если германское правительство разделяет эту точку зрения и будет действовать согласно высказанным соображениям господина министра иностранных дел, то тем самым созданы все предпосылки для хорошего и дружественного сотрудничества».

Разговор о пограничных и территориальных вопросах оказался трудным, но результативным. «Обсуждение происходило в весьма дружественной атмосфере, — бесстрастно фиксировал Хильгер. — Обе стороны отстаивали свои позиции, но в это же. время в менее существенных пунктах были достигнуты компромиссные решения». Сталин предложил Гитлеру крупный обмен территориями, чтобы все этнические поляки оказались по одну сторону границы. Эту логику фюрер принял. Взамен советский вождь попросил Литву, не скрыв, что намерен в будущем включить ее в состав СССР, а также полностью подчинить Латвию и Эстонию.

Вернувшись из Кремля, Риббентроп продиктовал подробную телеграмму в Берлин и прилег отдохнуть. Осмотреть достопримечательности столицы ему так и не удалось. Переговоры продолжились на следующий день в 15 часов. Закончив уточнение границы, заговорили о других насущных проблемах. «Г-н министр вернулся к той части вчерашней беседы… в которой Сталин заявил, что Советское правительство заинтересовано в существовании сильной Германии и в необходимом случае, ежели Германия окажется в тяжелом положении, готово ей помочь. По этому вопросу г-н министр заявил, что немецкое правительство не ожидает военной помощи со стороны Советского Союза и в ней не нуждается. Однако для Германии значительную важность представляет помощь со стороны Советского Союза в экономической области». Здесь согласие было достигнуто в виде обмена официальными и конфиденциальными письмами между Молотовым и Риббентропом.

Без двадцати шесть разговор закончился, и Риббентропа пригласили поужинать. В прошлый раз дело ограничилось скромными посиделками в узком кругу, сейчас гостю показали настоящее русское — точнее, кремлевское — застолье. За столом, кроме Сталина и Молотова, сидели Ворошилов, Каганович, Микоян, Берия, Булганин, Вознесенский, Потемкин, Лозовский, Деканозов, Шкварцев, Бабарин, Павлов и почему-то секретарь Президиума Верховного Совета Горкин. Риббентроп сидел на самом почетном месте — рядом со Сталиным и напротив Молотова.

Было весело. Это видно даже из суховатого отчета Хильгера. «Ужин был дан в соседних залах Кремлевского дворца и происходил в очень непринужденной и дружественной атмосфере, которая особенно улучшилась после того, как хозяева в ходе ужина провозгласили многочисленные, в том числе весьма забавные, тосты в честь каждого из присутствовавших гостей. Первый тост был адресован г-ну министру. В нем содержалось приветствие „приносящему удачу“ гостю, и он был завершен „ура!“ в честь Германии, ее фюрера и его министра.