Долгая дорога домой. Воспоминания крымского татарина об участии в Великой Отечественной войне. 1941-1944 - Нури Халилов

Мы положили его на плащ-палатку и отнесли во вторую яму. Трупов было по-прежнему очень много. В основном это были люди из гражданского лагеря. Командование думало, что здесь они укроются, а получилось наоборот. Васильковская балка стала для всех смертельной ловушкой.

Среди трупов, лежавших по бокам ущелья, в щелях или под кустами, мы узнавали некоторых своих земляков. Из Суюн-Аджи лежала Лида Борзова. Она была ранена в обе коленки и умерла, истекая кровью. Рассказывали, что она сильно кричала и просила о помощи. Кто кому поможет в этой обстановке! Лиде было 17 лет. Она прекрасно пела, была общительной девушкой. Нашли труп Нади Жесткой – дочери старосты. Она лежала на ровном месте в верхней части балки и была почему-то одета в мужские кальсоны. Ее отец жил в деревне Эски-Орда[156]. Как она попала сюда, непонятно.

Одна женщина – Фекла, жена дяди Евгея, так и осталась в моей памяти с ребенком, который сосал ее грудь и так и умер. Другая девочка сидела на ее левом колене и тоже умерла сидя. Как скульптура, они сидели под кустом. Ранений у них не обнаружили. Они умерли или от голода, или замерзли. Мои бойцы узнавали других людей, но я их имена не запомнил.

Мы засыпали вторую яму, как к вечеру 29 января с косогора балки пришел посыльный и дал мне записку. В ней было написано: «Халилов, бросайте всё. Срочно в отряд. Лобанов»[157]. Я дал команду быстро взять автоматы и идти за мной. Не успели подняться на бок балки, как в нас начали стрелять каратели. Стреляли уже с балки. Мы благополучно вышли на горку. Еще бы одна минута задержки, и мы все, двадцать человек, были бы расстреляны на месте.

Когда мы пришли в отряд, там уже никого не было. Было совсем темно. Посередине дороги стояло ведро с теплым конским мясом, а на нем записка: «Халилов! Следуйте за нами». Мы мясо по кусочкам разделили, съели. Прибавилось немного сил. Шел мелкий и теплый, пушистый снег. Мы пошли по следам отряда. Нашли. Доложили командиру о прибытии.

На Тырке наш 21-й отряд, как и другие отряды бригады, стоял на косогоре крутой балки. Не цепляясь за дерево или кустарник, стоять было невозможно – скользишь вниз. Две лошади соскользнули и покатились вниз, там и остались. Одна из них – мой Орлик. На переходе от Зуйских лесов к Тырке стоял пост карателей, горел костер. Было очень холодно, дул сильный ветер, пурга. Фашисты часто меняли свои караулы у костра. Когда одни уходили, а приходили другие, наши командиры выпускали по 10–12 человек, чтобы пробежать это расстояние и попасть в Тырке. В первый день я пробежался под свистящими пулями фашистов при ярком свете ракет на висящих парашютах. Я был последний из десятки. Еле догнал своих.

В этот день после меня переход прекратился. Фашисты постоянно стояли у костра. Остальные бойцы, в том числе Сабрие и Эбзаде, перешли только в следующую ночь. Бедные, как они стояли еще двадцать четыре часа на этом косогоре в лютый мороз, с голодным желудком!

21-й отряд назвали комендантским и поставили на охрану штаба соединения. Кругом расставили заставы, блокпосты. Дежурили по очереди, как в армии. Расположился отряд опять в Дедовом Курене. Недалеко от нас была Карадагская метеостанция, аэродром. Эбзаде и Сабрие охраняли аэродром, стояли на постах. Я со своей группой ходил в разведку в разные деревни. Добывал сведения о враге и одновременно приносил продукты питания.

После прочеса у нас не хватало оружия для вновь прибывших. Командир приказал забрать его у женщин. У Эльзы и Сабрие отобрали удобные немецкие карабины, а вместо них выдали длинные иранские винтовки 1913 года выпуска. Они были выше человеческого роста. Вместо шомпола для чистки канала ствола у них была цепь. Чистить винтовку можно было только вдвоем. Один тянул цепь туда-сюда, а другой держал ее. Винтовки были очень тяжелые, особенно для женщин. С ними Сабрие и Эльза ходили на охрану аэродрома на Караби. Им приходилось стоять по колено в снегу на открытом месте.

Однажды проверяющий хотел скрыто к ней подойти, но Сабрие выстрелила из своей иранской винтовки. Проверяющим оказался начальник штаба бригады. Он похвалил Сабрие за бдительность. Вскоре эти винтовки у них изъяли и вновь дали легкие немецкие карабины.

С Большой земли авиаторы привезли много новых автоматов. Это были рожковые ППШ. Каждый боец и командир мог заменить свой ППД или винтовку на новенький легкий автомат. Все они еще были в густой смазке. В нашем отряде только я и Павлик Семедляев отказались их брать.

Я не хотел расставаться с автоматом Балацкого, а Павлик тоже из каких-то своих соображений. Было это в десятых числах февраля 1944 года. На второй день после замены оружия произошел бой. Батальон румын вышел с Карадага[158], снял наших постовых и тихо добрался до заставы – шалаша, в котором было восемь бойцов. Половину их каратели перебили сразу. Четверо оставшихся в живых прибежали в штаб отряда и подняли тревогу. Был глубокий снег. На буковых деревьях, на ветках тоже снег. Каратели открыли огонь с легких и крупнокалиберных пулеметов и автоматов. Густая смазка новых автоматов не давала нашим бойцам стрелять очередями. Я занимал левое крыло обороны и переживал, что так неудачно все складывалось. Автоматы работали плохо. Пули противника бьют по веткам деревьев, и снег большими комьями падает сверху нам на головы. Это пугает и даже ранит бойцов, деморализует.

Я приказал Павлу Семедляеву незаметно для противника по склону пробраться к штабу румын и забросать их гранатами. Сам укрылся за деревом и взял на мушку своего автомата наблюдателя и корректировщика крупнокалиберного пулемета – румынского офицера, который стоял у дерева спиной ко мне. Враг был внизу, а мы были наверху небольшой горы. Вражеские пулеметы стреляли и по нашим бойцам, и по деревьям. Срезанные ветки падали вместе со снегом нам на голову, и было довольно страшно. Наш единственный шкодовский пулемет с рожками молчал: кончились патроны. Моя пятнадцатилетняя сестренка Сабрие принесла в мешочке патроны, и пулемет зара ботал. Вскоре пулеметчик Мальков был ранен в руку. За пулемет села Сабрие. Положение наше стало аховое. Автоматы новые, стреляли одиночными выстрелами, да и то не все. Выручали гранаты и геройство бойцов. Когда Павлик ползком по снегу добрался с тыла до противника и бросил три гранаты в шалаш, где был штаб, то одновременно с ним я снял наблюдателя автоматной очередью и открыл огонь по расчету пулемета перед штабом. Всех троих уложил. После этого каратели стали быстро уходить, раненых и убитых сажали на лошадей. Мы же преследовали их до скалы Карадаг.

После окончания боя на заставе состоялся разбор операции. Меня и Павлика похвалили, решили представить к правительственной награде – меня к ордену Красной Звезды. Весь отряд поздравлял нас.