Долгая дорога домой. Воспоминания крымского татарина об участии в Великой Отечественной войне. 1941-1944 - Нури Халилов

Тогда все мои люди вышли из строя, а группа во главе с Аметом Бекировым пошла в сторону Караби.

После обеда мы услышали стрельбу в стороне Васильковской балки и спрятались в ямах косой горы. Это два больших дерева, которые, падая, корнями образовали две воронки. Минут через двадцать – тридцать стрельба прекратилась. Мы увидели, как румыны садились в свои автомобили и танкетки и поехали в сторону Баксана.

Потом мы узнали, что каратели расстреляли 50 раненых партизан, которые к этому времени еще были живы. Зашли они и в казарму, в которой мы ночевали, все обшарили и ушли. Женщину не тронули. Задержись мы там, попали бы к ним в руки. На окраине леса по-прежнему стояли немецкие и румынские войска, которые блокировали все выходы и ловили партизан, которые хотели спрятаться в деревнях.

На 18 января, как я уже писал, был назначен общий сбор на Яманташе. Те, кто пришел позже, считались дезертирами. За это был расстрелян боец 21-го отряда Сибаев[153], который пришел на четыре дня позже.

На западной стороне Яманташа возле большого костра собирались бойцы нашего отряда. Когда подошло к концу назначенное для сбора время и всех подсчитали, то из 132 бойцов 21-го отряда явилось только 34 человека. Остальные или погибли, или не успели вернуться. К вечеру собрались и остальные отряды 5-й и 6-й бригад.

Поступил приказ уходить с Яманташа. Мы должны были преодолеть открытую яйлу и перейти на Тырке. Был глубокий снег, пурга, злой ветер, ничего не видно было. В то же время пурга и снег спасали нас от преследования врага. Фашисты не выдержали такого холода, грелись у костров, прятались в палатках, машинах. Наши командиры пробивали дорогу под полуметровым снегом. Ночью вели нас под светом фонарей. Остановиться и сидеть было нельзя – сразу замерзнешь. Один мальчик, сын нашего соседа, так и замерз. Шесть километров пути от Зуйского леса до Тырке мы прошли за сутки. Голодные, плохо одетые, но прошли. На новом месте мы остановились в районе горы Дедов Курень[154]. Есть было нечего, и я со своей группой пошел на продоперацию в ближайшую деревню. Все, что удавалось найти, сдавалось «в общий котел». Я спрятал в противогазной сумке кусочек мяса и кукурузу, а потом подкармливал Эльзу и Сабрие. Однажды медсестра накормила голодную Эльзу вареным мясом, сказала, что это мясо коровы. Через полчаса она вновь пришла и, шутя, спросила Эльзу: «Знаешь, что ты съела? Это была лошадь». Тут Эльза сразу вырвала все, что ела. Медсестра поняла свою ошибку и сразу ушла, принесла воды и кочан кукурузы, чтобы накормить Эльзу.

Каждая группа разжигала свой костер и возле него грелась. Здесь мы нашли старые землянки, построенные в 1941 году. Из-за сырости спать в них было невозможно. Дважды ходили по ближайшим деревням за продуктами. Через неделю наш отряд вновь вернулся на старое место.

Ночью по упавшему дереву переходили через бурную Бурульчу. Партизанка Лида свалилась с бревна и упала в реку. Кто-то из ребят, обращаясь к Мише Гомонову, пошутил: «Вытащишь – твоя будет!» Он полез в воду и стал ее вытаскивать. Потом я узнал, что сразу после выхода из леса они действительно поженились.

Когда я наконец пришел в свой шалаш, то увидел, что он почти развалился. Все, что осталось, было мокрое, замерзшее. Наутро отряд построился. Дали задание каждой группе. Моей разведгруппе – узнать положение в соседних деревнях и добыть продукты питания. Я пошел в свой гражданский лагерь. Там в свое время были спрятаны картофель, кукуруза, пшеница… Но ничего не осталось. Нашли одну тушу коровы, забитую мною в конце декабря. Это и спасло нас от голода.

Мне было интересно знать, что случилось с моим хозяйством во время прочеса. Я попросил разрешения у командира, но он посоветовал идти не одному, а с разведчицей Шурой. Это была веселая крепкая женщина лет тридцати пяти. Командир попросил поискать соли. Мы пришли к прежним стоянкам, но там ничего не было. Все зерно, муку, фасоль, картошку, мед фашисты забрали. Шалаши и постройки сожгли. Мы пошли по пещерам, но и там было пусто. Ни крошки соли не нашли. Из зарезанных мною коров нашли под снегом только две. Одну забрали, а другую оставили под снегом. Вернулись в отряд, сообщили начальству. Командир дал людей, чтобы они сходили за второй коровой. Одну ляжку от коровы отправили в штаб соединения Ямпольскому.

Еще в начале прочеса я заметил заброшенную посуду, полную соли. Тогда я спрятал этот таз под деревом и сверху закидал листьями. На дереве сделал топором пометку. Рядом нашел свежую голову коровы, которую тоже спрятал. После возвращения я разыскал этот клад. Голову разрубили, и Эльза сварила из нее суп. Несколько дней, благодаря этому, мы горя не знали.

Шел третий день, как мы вернулись из Тырке. Мне пока задания не давали. Чистил оружие, протирал патроны и гранаты. Проходя по лесу, заметил трупы наших товарищей. Особенно много их было вдоль троп и дорог. Они уже начали разлагаться. «Почему их не убирают?» – думал я.

И вот меня вызвали к командиру и зачитали приказ по бригаде о назначении начальником похоронной команды соединения. Дали 20 бойцов. К работе я приступил сразу. Пошел в Васильковскую балку и все осмотрел. Она очень широкая, большая. Тянется вдоль течения реки Бурульчи до самого Колан-Баира на Долгоруковской яйле. От середины направо и налево тянутся две небольшие балочки. Посредине балки протекал ручей. Кругом валялись трупы: женщины, дети, старики – человек триста. Кроме них, много трупов погибших партизан, прежде всего раненые из госпиталя.

Оказалось, что там уже работали люди. Были вырыты три ямы под братские могилы. Одна 3 на 3 метра и две по 2 на 2 метра. Рядом была платформа с навесом черепицы, на которой лежали раненые бойцы 18-го отряда комиссара Клемпарского. Их расстреляли 10 января, когда прочес уже закончился[155]. По всей балке и маленьким балочкам лежали убитые старики, женщины, дети. Плоская часть уже была освобождена от трупов. Мы увидели могилу, на которой было написано: «Завадский».

Копать на голодный желудок было очень тяжело. Еда – в день один котелок кукурузной похлебки. Первыми положили мертвецов из-под навеса – человек пятьдесят бойцов из 18-го отряда и еще двадцать человек принесли из разных мест. Яму закрыли землей. В ней было 72 человека. На рядом стоявшем дереве сделали надпись и поставили число.

Стали заполнять вторую яму. В нее стали стаскивать трупы с горных ущелий. Мои люди были голодные, бессильные. Поднять и перенести труп на руках было невозможно. Мы их привязывали веревкой или проволокой и тянули по снегу до ямы. Все трупы замерзли и приняли различные изогнутые формы.

Перед переходом из южной стороны на северную сторону балки, где были могилы, был брод через канаву. Внутри этой неглубокой канавки протекала вода из одного ручейка. При перетаскивании через ручей мы наступали одной ногой на большой камень в середине воды. К концу января потеплело, и лед стал таять. Только тогда я с удивлением увидел, что камень, по которому мы перебирались с берега на берег, – это тело мужчины без головы, ног, рук. Собрались все мои бойцы. Смотрели, плакали, молились. Какая человеческая ненависть могла сделать такое чудовищное преступление? За что? Кому он так мешал?