Дарители. Книга 5. Сердце бури - Екатерина Соболь

– Убирайся, – процедил Генри, жалея, что нет сил встать и дать ему пинка. – Мне все равно.

Странник долго молчал, а потом заговорил:

– Помнишь историю о женщине, которая сбежала из своего большого красивого дома после гибели сына? Я убрал из нее одну деталь. Перси ведь говорил тебе: есть варианты будущего, у каждого положения десятки возможных исходов.

– Проваливай отсюда со своими историями.

В большинстве исходов эта женщина убивала себя – прекрасный нежный цветок, который воспитание не готовило для трудных времен, – как ни в чем не бывало продолжил Странник. – Старший сын находил ее тело и понимал, что виноват и в этом тоже, он ведь не присмотрел за братом, а теперь и за ней. У детей обостренное чувство ответственности за близких, они всегда считают себя виноватыми, когда рушится их семья. Тот мальчик тоже так думал – и в большинстве вариантов будущего постепенно сходил с ума. По-настоящему. И когда много лет спустя его брат возвращался живой и здоровый, он находил только руины своей семьи, и там уже нечего было спасать. Но мать исчезла, и чувство ответственности за все, что осталось, победило предрасположенность старшего принца к душевному нездоровью. Я предотвратил важную деталь этой пьесы – смерть королевы. Те, кто убивает себя, никогда не думают о тех, кто остается.

Генри резко перевернулся на живот.

– Заткнись, – процедил он. – Не заговаривай мне зубы. Пришел убить, так убивай.

– Ну что ты, я никого не убиваю, – поднял брови Странник, и Генри выть захотелось от того, каким родным и знакомым он казался. Наверное, дело совсем плохо, когда ты рад видеть даже собственную смерть. – Я проводник. Сопровождаю хороших людей на ту сторону, помогаю им привести дела в порядок. А еще являюсь к плохим и растягиваю их последнюю секунду до бесконечности, чтобы они успели подумать о своем поведении. Но вот уже триста лет работы мало – к тем, кто ни плохой, ни хороший, я вообще не прихожу, скучно. А с тех пор как даров не стало, таких, увы, большинство.

Генри уперся лбом в сложенные руки и закрыл глаза.

– Ты действительно спас Эдварда и маму? – глухо спросил он.

– Да.

– Зачем? Ты же…

– Смерть – это, знаешь ли, важный момент, – пожал плечами Странник. – Есть у меня такое увлечение: в свободное от работы время останавливаю хороших людей, которые хотят сделать ужасную глупость.

– На постоялом дворе никто, кроме Мойры, даже не заметил, что ты сидишь в кресле, – пробормотал Генри. В горле пересохло, и он облизнул губы, но стало только хуже: рот наполнился вкусом гари. – Ты пришел именно к ней, но что-то я не заметил, чтоб ты ей помог дела обустроить.

Странник еле слышно рассмеялся:

– А как ты думаешь, кто устроил, чтобы Сван встретился ей как раз в то утро? И кто растянул время так, чтобы она смогла передать тебе послание? Она мечтала влюбиться и стать мастером своего дара. Сван был как раз для нее: он мягкий, она сильная, я знал, что он ей понравится. А что до послания… Конечно, ее дар не способен вместить длинную историю в одну секунду. Но я это сделал, чтобы она умерла, чувствуя, что делает важное дело. Хорошая была девочка – помогала людям, была трудолюбивой, храброй и честной. Я знал, что все они умрут, но выбрал ее, потому что ей нужен был больше всех.

Генри свернулся на боку, обхватив колени. До него медленно, по капле начинало доходить происходящее: он умирает. Хотя… Он вскинулся и сел.

– Эй. Стой. Ты мне врешь, – пробормотал он, и сердце забилось быстрее. – Я уже два раза чуть не умер, и тогда я тебя не видел.

Странник бледно улыбнулся краем рта.

– Генри, я не всегда прихожу сам. Очень редко, на самом деле, – меня и в давние-то времена мало кто лично встречал. Я просто… как бы это сказать… обустраиваю сцену. У многих и без меня есть человек, который станет идеальным проводником. В первый раз для тебя им был Сивард: потерянный и несчастный младший принц с даром огня, такой же, как ты. В следующий раз, в Башне мастеров, с тобой был твой брат, хоть ты тогда еще не знал, кто он. – Странник говорил неспешно, будто торопиться им уже некуда. – Я очень странно вижу мир, почти так же, как Барс: повсюду миллионы возможностей, а смерть – это их отсутствие, будто вокруг человека обрываются и обрываются золотые нитки будущего. В те два раза у тебя они еще оставались, но сейчас ты в абсолютной тьме, прости. Я еще вчера утром это почувствовал, оттого и пришел: если уж тебе умирать, так героем, победившим злого волшебника. Но теперь все изменилось, тьма везде. Везде. Даже я, кажется, умираю, хотя не думал, что это возможно. Алфорд прав: когда Хью вошел в полную силу, все возможности его победить исчезли. Не знаю уж, утешит тебя это или нет, но умираешь теперь не только ты.

Генри лег обратно. У него шумело в ушах, все тело болело, и даже огонь притих: он тоже слышал, что сказал Странник.

– Зачем ты вообще нужен, если не можешь никого спасти? – хрипло спросил он. – Какая разница, кто как умирает? – Генри закрыл глаза, чтобы не смотреть на этот серый, ужасный мир. – Барс придумал волшебников еще там, у себя дома. Он не стал бы создавать… такое.

Странник грустно усмехнулся:

– Больной ребенок, который всю жизнь сидел взаперти, потому что за ним в любую минуту могли прийти и убить? Мы, все четверо, – это его самые заветные мечты. Тис – уют и доброта. Джоанна – строптивая красавица, которая может изменить обличье кому угодно, а кому, как не Перси, знать, что суть важнее оболочки. Алфорд – веселый молодой учитель, который помогает добиться успеха в любимом деле. И четвертый: смерть, которая добра к хорошим людям и которой не нужно бояться. Он был печальным ребенком, и так уж вышло, что я получился самым сильным из всех.

Генри посмотрел на него и наконец понял.

– Ты поэтому выглядишь, как выросший Перси?

– Да. У себя дома, за Пределом, он рисовал меня таким, каким стал бы сам, если бы вырос большим и сильным. Мы с ним ни разу не говорили с тех пор, как покинули Землю забытых. Он никогда не вмешивался в мои дела и, по-моему, не особо меня любит. Он – сама жизнь, вечный ребенок, а я – взросление. Ведь что есть смерть, как не высшая точка взросления?

– Почему люди вообще про тебя не забыли, раз те, кто тебя встречал, умирают? – безнадежно пробормотал Генри.

– Ну вот поэтому меня и рисуют с закрытым лицом: некому было рассказать, как я выгляжу. Спасенные самоубийцы не в счет, им я не представляюсь. Но когда-то, на заре времен, люди еще помнили, кто я такой, отсюда все выражения вроде «Странника ради» – это, строго говоря, ругательство. Но сказок обо мне никто рассказывать не хотел, и все забыли. Помнили только что-то про дорогу и важность перемен в пути, хотя, поверь, у меня и получше изречения были.

Странник умолк, глядя на умирающий мир так, будто любуется им, хотя ничего красивого в нем уже не было. Слов больше не осталось, сказать было нечего. Ветер подхватывал золу, кружил ее в воздухе, и Генри бессмысленно следил за ней, чувствуя, как уходит время, которое больше не имело никакой цены. «Никогда не сдавайся», – говорил отец, но что делать в такие дни, как сегодня? Что делать, если не можешь победить? Только…