Франсиско Франко и его время - Светлана Пожарская

Два дня спустя был реорганизован правительственный кабинет. Впервые генеральный секретарь Национального движения (фаланги) не получил министерского портфеля. Министерство образования возглавил католик X. Ибаньес Мартин. Но самую большую жертву Франко принес, как считали в близких к нему кругах, сменив на посту министра иностранных дел фалангиста Лекерику, к которому испытывал дружеские чувства, на А. Мартина Артахо, лидера Католического действия.

Одним из мотивов такого назначения была надежда на то, что для дипломатического мира Западной Европы, где позиции христианских демократов были весьма значительны, католик Мартин Артахо будет более приемлемым, нежели фалангист Лекерика. Но особые надежды возлагались на благоприятную для режима реакцию американской католической общины.

Честь «открытия» Мартина Артахо как «великого дипломата» принадлежала епископу Мадрида — Алькалй доктору Леопольде Эихо-и-Гараи. Раньше, чем кто-либо из представителей высшего духовенства усвоивший терминологию фалангистской риторики, за что и получил в свое время прозвище «голубого епископа», Л. Эихо после разгрома европейских держав «оси» счел уместным вспомнить о существовании «Католического действия» и входившей в его систему университетской «Национальной католической ассоциации пропагандистов», видная роль в деятельности которой принадлежала Мартину Артахо. Последнего к тому же связывало многие годы сотрудничество с Анхелем Эррерой, начавшееся еще во времена «El Debate» в 30-е годы.

Было также известно о тесных связях Мартина Артахо с Ватиканом и даже о «старой дружбе» с папой Пием XII, начавшейся еще в бытность последнего государственным секретарем. В те дни в журналистских кругах Мадрида имела хождение такая «периодизация» внешней политики франкистской Испании, данная известным острословом Аугустином Фоксй: «Во времена Серрано Суньера, когда ты звонил по телефону в министерство, тебе отвечали: «Арриба Эспанья! Это министерство иностранных дел». В эпоху Хорданы и Лекерики ответ был: «Вива Эспанья! Это министерство иностранных дел». Теперь, когда настали дни Мартина Артахо, ответ стал таков «Аве Мария, Дева Пречистая. Это монастырь иностранных дел»[285]. Но все было тщетно: международное сообщество отказывалось принять в свои ряды Франко, а значит, и Испанию.

Реакция внешнего мира на испанские новшества разочаровала Мадрид: речь идет о решениях Потсдамской конференции. 17 июля, на первом же заседании, глава делегации Советского Союза И. Сталин внес предложение «рассмотреть также вопрос о режиме в Испании».

Вопрос об Испании рассматривался на третьем заседании конференции. Первым взял слово Черчилль. Он сказал: «Британские правительства — настоящее и предыдущее — питают ненависть по отношению к Франко и его правительству. Меня неправильно поняли и говорили, что я отношусь дружелюбно к этому господину. Все, что я сказал, это было то, что в испанской политике заключается больше, чем только карикатуры на Франко. Я считаю, что постоянное истребление людей, брошенных в тюрьмы за то, что они совершили 6 лет тому назад, и разные другие обстоятельства в Испании, по нашим английским понятиям, совершенно недемократичны… Где я вижу затруднения в принятии проекта, предложенного генералиссимусом, так это в первом пункте, где говорится относительно разрыва всяких отношений с правительством Франко, которое является правительством Испании. Мне кажется, что такой шаг по своему характеру, имея в виду, что испанцы горды и довольно чувствительны, мог бы иметь своим последствием объединение испанцев вокруг Франко вместо того, чтобы заставить их отойти от Франко. Поэтому разрыв дипломатических отношений с правительством Испании мне кажется неудовлетворительным способом разрешения вопроса… Я думаю, что такой шаг может только укрепить положение Франко, а если его позиции будут укреплены, то нам придется терпеть от него обиды или употребить против него свои силы… Мне кажется, что власть Франко находится сейчас под угрозой, и я надеюсь, что дипломатическим путем удастся ускорить его падение…»

В отличие от Черчилля Трумэн был краток, но позиция его была аналогична позиции Черчилля: «У меня нет сочувственного отношения к режиму Франко, — заявил он, — но я не хочу участвовать в испанской гражданской войне. Для меня достаточно войны в Европе. Мы были бы очень рады признать другое правительство в Испании вместо Франко, но я думаю, что это такой вопрос, который должна решать сама Испания»[286].

Отвечая Черчиллю и Трумэну, высказывавших предположение, что способ разрешения испанского вопроса, предложенный Советским Союзом, может привести к новой гражданской войне, глава советской делегации сказал: «Я не предлагаю военного вмешательства, я не предлагаю развязывать там гражданскую войну. Я бы только хотел, чтобы испанский народ знал, что мы, руководители демократической Европы, относимся отрицательно к режиму Франко. Если мы об этом в той или иной форме не заявим, испанский народ будет иметь право считать, — что мы не против режима Франко. Он может сказать, что, поскольку мы не трогаем режима Франко, значит, мы его поддерживаем.

Какие имеются средства дипломатического порядка, которые могли бы показать испанскому народу, что мы не на стороне Франко, а на стороне демократии? Допустим, что такое средство, как разрыв дипломатических отношений, является чересчур сильным, а нельзя ли нам подумать насчет других, более эластичных средств дипломатического порядка? Это необходимо сделать для того, чтобы испанский народ знал, что мы симпатизируем ему, а не Франко»[287].

На четвертом заседании 20 июля государственный секретарь США Д. Бирнс представил проект решения глав трех правительств о том, что «они поддержат вступление Италии в Организацию Объединенных Наций, но что они не будут поддерживать вступление Испании в Организацию Объединенных Наций до тех пор, пока Испания будет оставаться под контролем режима, существующего в этой стране в настоящее время»[288].

Специального документа об Испании не было принято, но в решении конференции «О заключении мирных договоров и о допущении в Организацию Объединенных Наций» 20 июля был включен особый пункт о том, что «три правительства считают себя, однако, обязанными разъяснить, что они со своей стороны не будут поддерживать просьбу о принятии в члены, заявленную теперешним испанским правительством, которое, будучи создано при поддержке держав оси, не обладает, ввиду своего происхождения, своего характера, своей деятельности и своей тесной связи с государствами-агрессорами, качествами, необходимыми для такого членства»[289].

Решения Потсдамской конференции вызвали некоторую деморализацию в Мадриде, но не у Франко: он ожидал вооруженного вмешательства держав-освободительниц, ибо такова была воля, как он предполагал, самого Сталина, роль которого в решениях конференции каудильо явно переоценивал. Тем не менее решения Потсдамской конференции побудили Франко ускорить проведение своей «операции» по дистанцированию режима от нацизма. 4 августа он подписал правительственную декларацию, где решительно отвергались «намеки, содержащиеся в решениях трех держав, пристрастные и несправедливые». Страна, говорилось в декларации, оставалась «нейтральной, свободной и независимой в двух наиболее великих и ужасных войнах, какие знала история»[290].