SPQR. История Древнего Рима - Мэри Бирд

Отчасти сложность заключалась в том, что действие пьес происходило в Греции. Предполагалось, что публика знакома с некоторыми местностями вне Италии или хотя бы слышала их названия. Сюжеты строились на самом разнообразном материале. Одна из пьес Плавта предусматривала выход на сцену карфагенянина, который бормотал, возможно, на хорошем, но непонятном для большинства пуническом. В другой пьесе пара персонажей должна была плохо изображать персов, а ведь издевательство над актерами, которые неправильно изображают персов, требует иного уровня восприятия, чем издевательство над актерами лишь потому, что они по сюжету и есть персы. С поразительной для этого раннего периода римской литературы изощренностью Плавт использует гибридность своего жанра, да и мира, в котором он жил.

У него была излюбленная шутка, которую он помещал из пролога в пролог. Например, о своей пьесе он писал так: «Создал Демофил ее. Плавт перевел на варварский язык». Эта невзначай брошенная острота была, безусловно, удачной затравкой для публики. Зрителям греческого происхождения предоставлялся повод хихикать в адрес недавних варваров, а теперь – новых вершителей судеб мира, зато от всех остальных требовалось усилие, чтобы осознать, как римляне выглядят со стороны. Чтобы от души посмеяться, зрителям надо было допустить, хотя бы в шутку, что в глазах греков римляне – не более чем варвары.

Расширяющиеся пределы империи расшатывали привычную иерархию, построенную на противопоставлении «мы и они» или «цивилизованные и варвары», на чем была основана греческая культура. Римлянам, конечно, не чуждо было и пренебрежительное отношение к варварам, и противопоставление «себя любимых» – цивилизованных и утонченных – низшим существам вроде грубых, длинноволосых галлов, раскрашенных синей краской из вайды. Да, часто было именно так. Но существовала в римской литературе и другая линия, ставившая непростые вопросы об относительности господства римлян в большом мире и о том, как правильнее установить баланс сил между центром и периферией. Когда три столетия спустя историк Тацит намекал, что истинная «римская» доблесть скорее наблюдалась у «варваров» в Каледонии, чем в самом Риме, он явно развивал традицию, корнями уходящую в те ранние годы Римской империи и римской литературы.

Меняющаяся обстановка в растущей империи породила образ «старосветского римлянина», во всяком случае возникла идеологическая потребность в определении и уточнении его характерных черт. До сих пор в нашем сознании сохраняется стереотип римлянина как приземленного, практичного, выносливого и не стесняющегося своих недостатков человека. Скорее всего, такой образ сложился именно в этот период.

33. Многие римские скульпторы изображали свои модели в пожилом возрасте, с морщинами, резкими чертами лица. Стиль, известный как веристический, или староримский, хотя он предельно реалистичен, передает идеалистические представления о том, как должен выглядеть римлянин, в противоположность греческой манере, изображающей совершенство юной натуры

Некоторые деятели III и II вв. до н. э. прославились откровенной критикой разлагающего влияния иноземных культур на традиционные римские привычки, поведение и моральные устои, особенно досталось греческой культуре – от литературы и философии до обычая заниматься гимнастикой обнаженным, употреблять изысканную пищу и удалять волосы с тела. Больше других отличился Марк Порций Катон (Катон Старший), современник и соперник Сципиона Африканского, которого он осуждал, в частности, за посещение греческого гимнасия (т. е. фитнес-центра) и театров на Сицилии. Катон также известен тем, что окрестил Сократа «пустомелей», ввел римскую оздоровительную диету из зеленых овощей, утки и голубя (отказываясь от предписаний греческих врачей, способных, по его мнению, только довести до смерти). Катон предупреждал, что римскую власть погубит страсть к греческой литературе. Полибий передал слова Катона о том, что один из признаков вырождения Республики он видел в том, что красивый мальчик стал стоить дороже поля, а горшочек маринованной рыбы – дороже пахаря. Он был не одинок в своих опасениях. В середине II в. до н. э. еще один выдающийся деятель настаивал, чтобы выстроенный в Риме театр в греческом стиле был снесен, поскольку гораздо полезнее в воспитательных целях смотреть спектакли стоя, как римляне исстари и делали, а не сидя, развалившись в восточной неге. Если вкратце суммировать подобные доводы, то становится очевидно: что для грека хорошо (утонченность), то для римлянина плохо (расслабленность, mollitia). Роскошь подрывала силу римского характера.

Было ли это простой консервативной реакцией на новомодные идеи, прорвавшиеся в Рим из внешнего мира, или очередной схваткой между традиционалистами и модернистами? Отчасти, возможно, так и было. Но в реальности все было и сложнее, и интереснее. Как бы Катон ни горячился, но сына своего обучил греческому языку, и в некоторых сохранившихся произведениях – в частности, техническом трактате по земледелию и управлению сельским хозяйством, во фрагментах речей и книг по истории Италии – он продемонстрировал владение греческими риторическими фигурами, которые так порицал. Многие его заявления о «римских традициях» были чистой воды фантазией. Нет основания предполагать, например, что почтенные пожилые римляне стоя наблюдали за ходом спектакля. Источники, скорее, свидетельствуют в пользу обратного.

Надо сказать, что катоновский набор старосветских римских ценностей был в такой же степени изобретением его времени, как и попыткой защитить подлинные римские обычаи. Принадлежность к какой-либо культурной традиции – легко ускользающее понятие, и у нас нет сведений о том, когда римляне стали задумываться о своем особенном характере и своем отличии от соседей. Но лапидарный образ сурового аскета, который римляне проецировали на своих предков и который стал также и нашим идеалом «римлянина», оказался результатом культурного конфликта между желанием оставаться римлянином и огромным множеством альтернативных возможностей, появившихся на фоне продолжающейся экспансии. Иными словами, полярные противоположности «эллинизма» и «римскости» оказались тесно связаны друг с другом.

34. Изображение жреца богини Великой Матери, II в. Его вид разительно отличается от типичных римских жрецов, облаченных в тогу (см. илл. 61). Непривычны и его длинные волосы, тяжелые украшения, чужеземные музыкальные инструменты и предметы, намекающие на самоистязание, – бичи и стрекала.

Подтверждением тому может служить умопомрачительное сообщение Ливия о том, как в 204 г. до н. э., ближе к концу Второй Пунической войны, кумир богини Великой Матери был привезен в Рим из Малой Азии и был встречен с невероятной помпезностью. Этот случай хорошо отражает сущность «римского». «Книги Сивилл», которые связывают с эпохой Тарквиниев, рекомендовали включить богиню Кибелу, как ее еще называли, в пантеон римских богов. Список божеств, которым поклонялись в Риме, не был жестким, к тому же Великая Мать считалась покровительницей Трои – родины Энея и других предков римлян, и поэтому в каком-то смысле принадлежала Риму. Была организована депутация из уважаемых граждан, которая должна была получить изображение богини и привезти его домой. Был выбран достойнейший из мужей для встречи ее в Риме, и им оказался очередной Сципион. Его сопровождала благородная римлянка, по некоторым сведениям, весталка. Длинная вереница женщин передавала из рук в руки изображение Великой Матери с корабля на берег и далее. Богиню временно расположили в святилище богини Виктории, пока не отстроили ее собственный храм. Он стал первым зданием в Риме, выполненным из очень «римского» материала, основы многих последующих шедевров римской архитектуры – бетона.