Манускрипт всевластия - Дебора Харкнесс

Мы вошли в низкую деревянную дверцу. С каждым шагом, ведущим в его родную среду, у Мэтью прибавлялось спокойствия. Привратник безмолвствовал, скамейки на переднем дворе пустовали — настоящее обиталище «душ всех честных христиан, приявших свою кончину в университете города Оксфорда».

— Добро пожаловать к Всем Святым, — с застенчивой улыбкой произнес Мэтью.

Колледж Всех Святых, шедевр поздней готики, своими воздушными шпилями и каменным кружевом напоминал плод любви собора со свадебным тортом. Я смотрела во все глаза, решив, что еще успею потребовать объяснений от Мэтью.

Привратник кивнул нам, глядя поверх очков.

— Добрый вечер, Джеймс. — Мэтью показал ему старинный ключ, надетый кожаной петлей на указательный палец. — Я на минутку.

— Да, профессор Клермонт.

Мэтью снова взял меня за руку.

— Пошли. Займемся твоим образованием.

Он походил на озорного мальчишку, играющего в поиски клада. За древней, почерневшей от возраста дверью он включил свет. Его белое лицо выступило из мрака — вампир, несомненный вампир.

— Хорошо еще, что я ведьма. Человека ты напугал бы до смерти.

Мэтью набрал на пульте у небольшой лестницы несколько цифр и звездочку. С тихим щелчком отворилась еще одна дверь. Из сплошного мрака за ней пахло чем-то знакомым.

— А это уж совсем из готического романа. Куда ты меня ведешь?

— Потерпи еще немного, Диана.

Терпение, увы, никогда не было сильной стороной женщин из рода Бишопов.

Протянув руку над моим плечом, Мэтью нашел выключатель. Престарелые лампочки, висящие как циркачи на своих проводах, осветили нечто вроде стойл для миниатюрных шетландских пони.

— После вас, — поклонился Мэтью, отвечая на мой вопросительный, мягко говоря, взгляд.

Я узнала запах: здесь пахло, как в только что открывшемся пабе.

— Вино?

— Вино.

Бутылки хранились на полках, в ящиках, в штабелях. На грифельной дощечке у входа в каждую загородку был мелом надписан год. Мы шли мимо вин времен Первой и Второй мировой войн и мимо тех, которые еще Флоренс Найтингейл[33]отправляла, вполне вероятно, в Крым. Мимо года постройки Берлинской стены и года ее разрушения. В глубине подвала меловые даты сменились обозначением категорий вроде «старого кларета» или «портвейна».

В самом конце мы уперлись в дюжину запертых дверок. Мэтью отпер одну из них. Здесь электричества не было, но он уверенно зажег свечу в медном подсвечнике.

Внутри все могло соперничать аккуратностью с самим Мэтью, если не считать слоя пыли. Бутылки лежали в деревянных гнездах, позволявших вынуть одну, не обрушив все остальные. На полу виднелись красные пятна от проливаемого год за годом вина. Пахло брожением, пробкой и чуть-чуть плесенью.

— Это твое? — спросила я недоверчиво.

— Мое. У некоторых членов есть свои погреба.

— Что здесь есть такого, чего бы не было там? — Я оглянулась на большой погреб, рядом с которым лучший винный магазин Оксфорда выглядел убогим и каким-то стерильным.

— Много всего, — загадочно улыбнулся Мэтью, протягивая мне тяжелую бутылку с проволочной сеткой на пробке и этикеткой в виде золотого щита. Шампанское «Дом Периньон».

За ней последовала другая, темно-зеленая, где на простой этикетке черным по белому значилось «1976».

— Год моего рождения!

Мэтью извлек еще две. Одна, с изображением французского замка на восьмиугольной наклейке, была запечатана красным воском, другая, кособокая и без наклейки — чем-то вроде смолы. К ее горлышку обрывком грязной бечевки был привязан ярлычок из манильской бумаги.

— Вот так, пожалуй. — Мэтью задул свечу и запер за нами дверь, держа обе бутылки свободной рукой. Мы выбрались наверх из подвала. — Вечер обещает быть славным. — Нагруженный вином Мэтью прямо-таки сиял.

Его комнаты в чем-то превзошли мои ожидания, в чем-то не дотянули до них. Они были меньше, чем моя квартира в Нью-колледже, и помещались на самом верху одного из старейших корпусов Всех Святых, с ангелочками и откосами. Несмотря на высокие потолки, позволявшие Мэтью ходить не сгибаясь, они казались низковатыми для него. Он все время наклонялся в дверях, а подоконники ему приходились не выше бедер.

Но обстановка щедро возмещала недостаток пространства. На выцветшем обюссонском ковре стояла настоящая моррисовская мебель. Архитектура пятнадцатого века, ковер восемнадцатого и грубо отесанный дуб девятнадцатого прекрасно сочетались между собой, придавая квартире атмосферу джентльменского эдвардианского клуба.

В большой комнате был огромный обеденный стол. На одном его конце, помимо газет и книг, лежали аккуратными стопками разные академические бумажки: меморандумы, бюллетени, просьбы написать рецензию или статью. Каждую стопку прижимал к месту свой груз: тяжелое стеклянное пресс-папье, кирпич, бронзовая медаль (не иначе, академическая награда), даже короткая кочерга. Другой конец застилала полотняная скатерть, прижатая георгианскими серебряными подсвечниками — я такие видела только в музеях. Сервировка состояла из простых белых тарелок, разнообразных винных бокалов и георгианского же столового серебра.

— Прелесть какая! — воскликнула я. Ни единой вещи здесь не принадлежало колледжу — во всем чувствовался Мэтью, и только Мэтью.

— Присаживайся. — Он забрал бутылки из моих ненадежных рук и упрятал в резной сервант. — У Всех Святых не поощряется еда в комнатах, — сказал он, видя, что я рассматриваю его скудные кухонные принадлежности, — так что не суди строго.

Я не сомневалась, что меня ждет изысканнейший обед.

Поставив шампанское в серебряное ведерко со льдом, Мэтью сел со мной рядом в уютное кресло у камина, который конечно же не горел.

— Жаль, что в Оксфорде огонь теперь под запретом. Раньше, когда все камины топились, здесь пахло как на пожаре.

— Давно ты в Оксфорде? — Я надеялась, что он не сочтет мой откровенный вопрос вторжением в его прошлые жизни.

— Последний приезд датируется 1989 годом. — Мэтью блаженно вытянул свои длинные ноги. — Поступил в Оруэл как студент, потом стал аспирантом. Выиграл почетную стипендию во Всесвятском и перешел сюда. Когда получил докторскую, меня избрали действительным членом. — Мэтью не переставал меня удивлять: почетная стипендия присуждалась всего двум аспирантам в год.

— В этом колледже ты впервые? — Я прикусила губу, он засмеялся.

— Давай посчитаем. — Он начал загибать пальцы. — Я состоял — по разу — в штате Мертона, Магдалины, Университетского. Дважды — в Нью-колледже и Оруэле. Всесвятский обратил на меня внимание только теперь.

Прибавим к этому Кембридж, Париж, Падую, Монпелье — уверена, что Мэтью Клермонт числился там под тем или другим именем. Сколько же ученых степеней он заслужил на своем веку? Что изучал и кем были его однокашники?