Убить, чтобы жить. Польский офицер между советским молотом и нацистской наковальней - Стефан Газел

На этом построение закончилось. Нам приказали пройти санобработку. На грузовике нашу группу довезли до больницы святого Людовика. Мы разделись догола, и нашу одежду отнесли на обработку паром. Я погрузился в ванну, вода в которой отвратительно пахла химикалиями. Вокруг всплывали тела убитых врагов. Затем, сделав глубокий вдох, я с головой ушел под воду, и очередная партия вшей тонким слоем покрыла поверхность воды. Затем я вымылся в ванне с обычной водой, без всяких дезинфицирующих средств, и явился в мир без нежелательных и злобных обитателей, пировавших на моем теле.

– Ну разве это не замечательно? – заметил Сташек, когда мы после мытья встретились в раздевалке.

На обратном пути я отметил, что большинство из нас по привычке продолжали почесываться.

Теперь, когда мы стали похожи на людей, заработала армейская машина. Нас распределили по казармам в зависимости от принадлежности к определенному роду войск. Сташек и Михал получили койки в казарме, отведенной пехотинцам. Я разделил маленькую комнату с офицером связи. В ней стояли две кровати, застеленные чистым бельем. Недалеко от нашей комнаты была ванная (с чистыми полотенцами!) и читальный зал, в котором лежали свежие газеты и стоял радиоприемник. Каждый из нас получил небольшую сумму денег на покупку предметов первой необходимости.

Получив деньги, я отправился к ближайшей станции метро и, купив билет, почти час катался на поездах. Просто так, без какой-то конкретной цели. Смотрел на хорошо одетых людей, на красивых женщин. Они тоже смотрели на меня, но совсем по другой причине. Я вольготно раскинулся на мягком сиденье, и, судя по всему, их несколько шокировало не только поведение, но и мой крайне непрезентабельный внешний вид: ободранные лыжные ботинки, нижнее белье, предательски вылезшее из-под брюк. Но меня это абсолютно не волновало. Я был богат. Впервые за много месяцев в моем кармане завелись деньги. Я вернулся в цивилизованный мир.

Мы почему-то вообразили, что по прибытии во Францию нам тут же выдадут форму, распределят по польским полкам, формировавшимся во Франции, и отправят на фронт, желательно на линию Мажино. Когда немцы начнут весеннее наступление, мы уже будем на месте. Отрезвление наступило через несколько дней. Мы поняли, что потребуется несколько месяцев, а не дней, чтобы получить форму и добиться назначения. Польское правительство в изгнании не обладало достаточными финансовыми средствами, а союзники не спешили оказать содействие. Ощущалась нехватка снаряжения, боевой техники, даже винтовок. Поляки тысячами продолжали ехать во Францию, стремясь принять участие в войне, но здесь сталкивались с пассивностью руководства.

Мы жили согласно воинскому уставу, но продолжали носить гражданскую одежду. Построения, лекции и уроки французского языка устраивались в основном с целью заполнить свободное время, которого у нас было в избытке, и с тем, чтобы слегка умерить наш пыл. Каждое утро после завтрака мы просматривали список новых назначений и завидовали тем, чьи фамилии значились там. Эти счастливчики под предлогом прощания с остающимися в Париже приходили к нам, чтобы с гордостью продемонстрировать новую форму.

Началась советско-финляндская война. Финны воевали со старейшими врагами Польши, а мы вели праздную жизнь во Франции. Несколько тысяч польских добровольцев, из них примерно половина польских офицеров из Парижа, вызвались отправиться в Финляндию. Мое имя значилось в списках, и я с надеждой ждал того дня, когда мы отправимся в Финляндию. После долгих недель ожидания финское консульство в Париже известило нас, что «по политическим соображениям» Финляндия вынуждена отказаться от нашего предложения.

День следовал за днем, и таяли надежды на скорое назначение. К нам просочилась информация, что Франция сама страдает от недостатка вооружения, а потому вряд ли будет вооружать нас. Кое-кто из поляков, направленных в полки, сообщил нам, что многие подразделения до сих пор не обеспечены оружием, а в некоторых на несколько человек приходится одна винтовка старого образца.

Немцы напали на Бельгию и Голландию. Теперь все должно измениться, уверяли мы друг друга. В любой момент нас могут отправить на фронт. Это уж точно.

Но ничего не происходило. Немцы пронеслись через Бельгию и Голландию, вторглись во Францию и двинулись к Парижу. А мы по-прежнему носили гражданскую одежду, ходили на уроки французского языка, участвовали в ежедневных построениях, а все оставшееся время умоляли польских и французских высокопоставленных лиц выдать нам форму и оружие и отправить на фронт. Увы, все было тщетно.

Ради единственной цели – воевать против немцев – мы все стремились попасть во Францию. Мы верили в непобедимость Франции и, возможно, Британии. Психологически мы не были готовы к поражению этой страны, к ее разгрому. Однако все шло к тому. Близился конец, но мы отказывались верить в это, даже когда началось массовое бегство из Парижа.

Когда подразделение французских связистов исчезло из казарм, оставив только несколько ординарцев, которые занимались тем, что опустошали винные погреба, мы начали действовать. Взломав склады, мы вышли из них уже во французской форме, прикрепив на нее польских орлов и знаки различия польской армии. Разделившись на группы по десять человек, мы занялись поиском транспортных средств. Мы со Сташеком были в одной группе. Обойдя несколько улиц, мы наткнулись на припаркованную колонну армейских грузовиков; в это время водители потягивали вино в близлежащем кафе. Мы влезли в крайний грузовик, я сел за руль и спокойно вывел машину из колонны. Никто не бросился за нами в погоню. Мы немного попетляли по городу и остановились.

– Ну и что теперь? – спросил я спутников.

– Винтовки. Нам надо достать винтовки.

– Где, черт побери, мы их достанем?

– Действительно, где?

Мы были абсолютно разными людьми, и поэтому никак не могли договориться. После долгих споров мы решили покинуть Париж и отправиться в Версаль, недалеко от которого размещался один из польских полков. Мы надеялись, что они помогут нам с винтовками.

В Париже уже было несколько сигналов воздушной тревоги, однако бомбардировке город не подвергался. Дороги забиты транспортом. Армейские грузовики, личные машины, фургоны и телеги, набитые людьми, чемоданами и обязательными для французов бутылями с вином, медленно выползали из города в южном направлении. Каждый раз при объявлении воздушной тревоги весь транспорт останавливался, люди ложились на землю и в придорожные канавы, прикрывая руками голову в ожидании бомб. Через какое-то время движение восстанавливалось.

Версальские казармы были пусты. Мы обнаружили только несколько поляков, подбиравших себе польскую форму на разоренном складе.

– Давайте присоединяйтесь к нам, – предложили они.

Нас не пришлось долго уговаривать, и вскоре мы сменили французскую форму, найденную на складе в Париже, на польскую. Но оружия у нас по-прежнему не было.

Наступил вечер, и мы решили переночевать в Версале. Опасаясь, как бы не нашлось охотников угнать у нас грузовик, мы провели ночь в нем, хотя в казармах в нашем распоряжении были кровати и спальные принадлежности.