Если завтра не наступит - Сергей Донской

Закончив абзац, Тамара сделала паузу, не сознавая, что задумчиво смотрит туда, где вчера сидел Бондарь. Ее большие глаза увлажнились сильнее обычного, а губы шевельнулись, как бы силясь что-то прошептать. Поймав себя на этом, Тамара нахмурилась, забросила волосы за плечи и вновь склонилась над клавиатурой, торопясь сформулировать роящиеся мысли.

Перерастание югоосетинского и абхазского кризисов в полномасштабные военные действия власти не допустят, ибо у них нет идей, за которые бы они были готовы умереть, даже в политическом смысле. Грузия хотя и изображает из себя мини-империю, на самом деле таковой не является, да и не может ею быть. Маленькие страны, расположенные в точках сосредоточения интересов сверхдержав, обречены быть объектами манипуляции, а не равноправными субъектами. Самостоятельной политики у Грузии никогда не будет. И при выборе хозяина Россия – не самый худший вариант. Все-таки страна не совсем чужая в отличие от США, которым по большому счету на Грузию наплевать. Подавляющая часть нашей криминально-политической элиты продолжает делать ставку на американцев. Но Америка сейчас представляет собой пугало с оскаленной пастью, которое маячит на горизонте, внушая страх лишь трусам по натуре. Любой смелый, честный и просто порядочный человек воспринимает угрозы США так, как их и следует воспринимать – с гневом и готовностью дать отпор.

Напечатав последнюю строку, Тамара откинулась на спинку стула и закрыла глаза. Слова «смелый, честный и просто порядочный» отчего-то ассоциировались у нее с Женей Бондарем, хотя в сущности она совсем его не знала. Как он к ней относится? Вчера казалось – с явной симпатией, переходящей в нечто большее. Почему же он оттолкнул вешающуюся ему на шею Тамару?

Господи, как стыдно!

Она спрятала лицо в ладонях, когда вкрадчивый звук открывшейся двери заставил ее встрепенуться и вскинуть голову.

– Привет, – произнес Гоги, не решаясь переступить порог. После вчерашних процедур выглядел он не лучшим образом, но его сходство с хорьком от этого не пропало, а даже усилилось.

– Чего тебе? – подчеркнуто недружелюбно спросила Тамара.

– Дело есть, – сказал Гоги, скаля мелкие зубы.

– Какое у тебя ко мне может быть дело?

– Важное.

– Так говори и проваливай, – прищурилась Тамара.

Проскользнув в комнату, Гоги приблизился и первым делом попытался прочитать электронный текст, светящийся на экране.

– Что пишем?

Выключив монитор, Тамара сердито проворчала:

– Все ходишь, все вынюхиваешь. Что за манера? Тут тебе не курятник.

– Курятник? – удивился Гоги.

От него попахивало так, как если бы он прятал в кармане дохлую мышь. Или цыпленка.

– Будешь говорить или нет? – прикрикнула Тамара.

– Буду.

– Я слушаю.

Гоги осклабился:

– Слушай, тебе не надоело строить из себя недотрогу?

– Это все, что ты собирался сказать?

Тамара встала и надменно вскинула подбородок, сцепив руки за спиной.

– Нет, – заявил Гоги, бесцеремонно пялясь на ее грудь. – Я пришел сказать, что пора нам становиться друзьями.

– С какой стати?

– Я могу быть тебе полезным. Времена сейчас такие…

– Какие? – недобро осведомилась Тамара.

– Сама знаешь, – ухмыльнулся Гоги. – Врагам народа не сладко живется, а скоро станет совсем невмоготу.

– По-твоему, я враг народа?

– Не знаю, не знаю… На все у тебя собственное мнение, везде ты его высказывать спешишь…

– Если иметь собственное мнение – это преступление, то добрую половину народа надо пересажать в тюрьмы, – отчеканила Тамара.

– И пересажаем, – пообещал Гоги. – Но не всех. Самых строптивых.

– Кажется, ты пока еще не полицейский и не жандарм, чтобы решать.

– Пока еще.

– Вот что, – решительно произнесла Тамара, – убирайся-ка ты с моих глаз долой. Смотреть на тебя тошно.

– Не суди о мужчинах по внешности, – сказал Гоги, выдвигая вперед маленькую круглую голову с оттопыренными ушами. – Когда я появился на свет, все врачи сбежались на меня посмотреть. И знаешь почему?

– Не знаю и знать не хочу.

– Напрасно. Уже тогда эта штука была у меня величиной с… – Гоги выставил большой палец. – Видела бы ты, во что она превратилась теперь!

– Пошел вон!

Тамара толкнула Гоги в грудь. Отступив на пару шагов, он обиженно воскликнул:

– Эй, что ты делаешь? Гляди, как бы потом не пожалела! Женщины, которые со мной спят, в один голос говорят, что я настоящий жеребец.

– Хорек ты, а не жеребец, – обидно засмеялась Тамара, наступая. – Трусливый вонючий хорек, к которому и прикасаться-то противно. – Она демонстративно вытерла руки листом бумаги и топнула ногой. – Брысь! Не порти воздух в помещении!

– Это ты после вчерашнего разговора с тем русским такой смелой стала? – злобно поинтересовался оттесненный в коридор Гоги. – Предупреждаю, подобное поведение тебе боком выйдет.

– Ну и пусть!

– Не корчи из себя героиню. Попадешь в жандармерию, там твою горячую голову быстро остудят.

– Пусть, – повторила Тамара.

– А ведь дружба со мной уберегла бы тебя от многих неприятностей, – забормотал Гоги вполголоса, озираясь по сторонам. – Подумай, ведь от меня многое зависит. Я мог бы сообщать куда следует, что ты лояльно относишься к власти и не позволяешь себе никаких сомнительных высказываний.

– А я вот позволяю!

– Но это же глупо!

– Зато честно, – упрямо сказала Тамара.

– Что ж, тогда иди, – предложил Гоги, бросив взгляд на часы. – Иди и повтори то же самое полковнику Тутахашвили. Наверное, он уже подъехал и ждет.

– Где?

– В машине у входа. Попросил меня вызвать тебя, потому что доверяет мне больше, чем телефону. – В Гогиных устах это прозвучало хвастливо.

– Что ему нужно? – спросила Тамара, невольно поежившись.

– Узнаешь.

Повернувшись к Тамаре спиной, Гоги собрался уходить, когда она заметила ремешок, торчащий из оттопыренного кармана его брюк. Быстрый взгляд на стол, где еще недавно лежал фотоаппарат, подсказал журналистке, что ее дела плохи, очень плохи. Стоит редакционному хорьку проявить похищенную пленку, и песенка Тамары спета. За снимки таинственного мертвеца из самовольно откопанной могилы можно мигом очутиться в тюрьме, а то и на том самом кладбище, где побывали вчера Бондарь и Тамара.

– Погоди, – вырвалось у нее.

Гоги, намеревавшийся повернуть за угол, неохотно обернулся: