Если завтра не наступит - Сергей Донской

– Чего тебе?

– Это правда, что ты сказал? – быстро спросила Тамара.

– Зачем мне врать? Полковник сказал, что подъедет к половине, а сейчас уже тридцать пять минут десятого. Поспеши. – Гоги отвернулся. – Сосо Тутахашвили не тот человек, чье терпение можно испытывать.

– Речь не о нем.

– А о чем?

Черные глаза Гоги настороженно сверкнули.

– Я про… – Тамара опустила голову, притворяясь смущенной.

– Ну?

– Эта история в роддоме… Ты не врешь?

– А, задело, значит, за живое, – напыжился Гоги. – Неудивительно. Когда я прихожу в баню, все мужчины прямо зеленеют от зависти. Ну и агрегат, говорят. Никогда не видели такого.

– Иди сюда, – шепнула Тамара, отступая в глубь комнатушки.

Потерявший ее из виду Гоги не замедлил появиться в дверном проеме:

– Что, крепость готова сдаться на милость победителя?

– Закрой за собой дверь и подойди поближе.

– Но полковник ждет!

– Я тоже, – страстно прошептала Тамара, взявшись обеими руками за подол юбки. – Скорее. Знаешь, сколько я живу без мужа?

Поколебавшись, Гоги все же решился. Выглянув в коридор, он аккуратно притворил дверь и приблизился к Тамаре, готовясь задрать ей юбку.

– Я сама, – предупредила она. – Обними меня.

Когда Гоги полез к ней с поцелуями, стало ясно, что никакой дохлой мыши или цыпленка при нем нет. Если таковые и были, то Гоги их сожрал, не потрудившись прополоскать после этого рот или почистить зубы.

– Ого! – сказала Тамара, прижавшись к нему животом.

– Это еще не «ого». Настоящее «ого» только начинается.

Самодовольная ухмылка исчезла с Гогиной физиономии, когда он сообразил, что Тамарин интерес к содержимому его штанов носит весьма специфический характер. Выдернув фотоаппарат из кармана Гоги, она ударила его в висок.

– Курва! – выругался он по-русски.

Тамара ударила сильней и продолжала размахивать фотоаппаратом до тех пор, пока сексот не вывалился из кабинета, прикрывая втянутую в плечи голову.

– Вор! – полетело ему вслед.

Он молча свернул за угол и скрылся из виду.

Переведя дыхание, Тамара вскрыла фотоаппарат и вытащила из катушки мгновенно посеревшую пленку. Ее трясло от пережитого волнения. Она больше не собиралась играть в опасные игры. В конце концов, у нее имелся любимый отец, больное сердце которого не выдержит, если дочь окажется за решеткой. Как можно было пойти на поводу у русского разведчика, сыгравшего на порядочности Тамары? Кто он ей и кто она ему? Никто.

Стоило Тамаре прийти к такому выводу, как, охваченная тоскливой злобой, она швырнула фотоаппарат об пол, а потом еще и прошлась по нему сапогами. Мысль о том, что Бондарь попросту использовал ее в своих целях и забыл, была невыносимой. Тем не менее, шагая к выходу из редакции, Тамара продолжала думать о нем и только о нем. Как, впрочем, все сегодняшнее утро.

46

– Ты заставляешь себя ждать, – укоризненно произнес полковник Тутахашвили, глядя прямо перед собой.

Он сидел за рулем трехтонного лимузина «ЗИЛ», конфискованного в правительственном гараже через пару часов после свержения Шеварднадзе. Спохватись Тутахашвили немного раньше, он успел бы обзавестись современной специномаркой дипломатического класса, но соратники по борьбе оказались более расторопными. Лучшие кабинеты, квартиры и дачи тоже расхватали всякие чересчур шустрые министры без портфелей, однако Сосо Тутахашвили не подавал виду, как это его задевает. Он знал, что скоро настанет его время. Главное, дожить до своего звездного часа, а с этой точки зрения бронированный «ЗИЛ» был предпочтительней, чем шикарный с виду, но вполне пулепробиваемый «Мерседес» или «БМВ».

Кроме того, цвет антикварного автомобиля удачно гармонировал с новехонькой униформой шефа тбилисской жандармерии. Черное с серебром – красиво и со вкусом. Портные, готовившие эскизы и выкройки, не зря просмотрели все серии фильма «Семнадцать мгновений весны». Это было сделано по настоянию Тутахашвили, и он остался доволен результатом. Новая форма воодушевляла его на подвиги, а прозвище Черный Полковник вовсе не представлялось ему обидным.

Наоборот.

– Что вам от меня нужно? – спросила Тамара.

Кроме нее и Тутахашвили во вместительном салоне лимузина, рассчитанном на семь пассажиров, никого не было. Жандармы находились в двух машинах, стоящих спереди и сзади. Один торчал на улице, картинно придерживая висящий на плече автомат. Несмотря на то что он не проявлял никакой агрессии, прохожие, завидев парня в черной форме, спешили перейти на другую сторону улицы или же ускоряли шаг. Тамара их отлично понимала. После того как Гоги едва не стащил у нее фотоаппарат со смертельно опасными кадрами, она в очередной раз убедилась в том, что исходящая от Тутахашвили угроза усиливается с каждым днем.

– Что мне от тебя нужно? – удивленно переспросил он. – Давай лучше поговорим о другом. О том, что тебе нужно от меня.

– Ничего, – быстро сказала Тамара.

– Ошибаешься, – убежденно заявил Тутахашвили. – Тебе нужна безопасность. Для тебя и для твоего уважаемого отца. Или не так?

– По-моему, я вас ни о чем не просила.

– И напрасно. Я могу многое. Почти все.

– В последнее время, – с горечью сказала Тамара, – все мужчины только и знают, что предлагают взять меня под свою защиту.

«Кроме одного, – добавила она мысленно. – Кроме того мужчины, в защите которого я действительно нуждаюсь. Где ты, Женя? Куда ты подевался? Разве не чувствуешь, как мне страшно и плохо?»

– Ты о ком? – вкрадчиво поинтересовался Тутахашвили.

Тамара вздрогнула, решив, что проговорилась, но тут же взяла себя в руки и качнула головой:

– Ни о ком конкретно.

– А мне кажется, что ты имеешь в виду нашего общего знакомого, – прищурился Тутахашвили. – Признайся, этот крысеныш Гоги претендует на роль твоего личного ангела-хранителя?

Когда полковник изъяснялся по-русски, его речь была затруднена и косноязычна, но родным языком он владел неплохо.

– Гоги не крысеныш, а хорек, – сказала Тамара. – Напрасно вы его ко мне приставили. Злобное, но жалкое и тупое создание. Не внушает ничего, кроме отвращения.

– Наши мнения сходятся, – важно заявил Тутахашвили. – Сегодня же Гоги исчезнет с твоего горизонта. Вообще исчезнет, понимаешь меня?

– Разве я просила об этом?

– Желание дамы для меня закон, даже если оно остается невысказанным.

– Во-первых, я вам не дама! – в сердцах выпалила Тамара, понимая, как глупо это звучит. – Во-вторых, вы последний человек на земле, с кем мне хотелось бы беседовать о своих желаниях.