Жизнь среди людей - Алиса Рекунова

– Но почему вы раньше со мной общались?

– Да мы над тобой ржали, когда ты всякую хренотню нес. А потом ты нам надоел.

Мои одноклассники слушали этот разговор и молчали. В это время Гриша успел привести с собой Зою Викторовну.

– Он меня толкнул, – сказал он.

Он хромал, держался за голову и стонал.

– Я об стену стукнулся. Очень больно, и голова кружится. Может, мне пойти домой?

– Это неправда, – сказал я. – Он не ударялся головой о стену.

– Значит, ты его не толкал? – спросила Зоя Викторовна.

Я промолчал.

– Так, – Зоя Викторовна прищурилась и посмотрела на Артема Хвостова. – Мы с тобой пойдем к Марии Петровне. Гриша, иди в медкабинет. Пусть посмотрит, сильно ли тебя ударили. Если настолько сильно, что голова кружится, то мы поговорим с Лешей и его мамой.

– Блин, – сказал Гриша, выходя. Он сразу же перестал хромать.

– С тобой мы тоже поговорим, Леша, – сказала Зоя Викторовна перед тем, как выйти из класса.

– Хорошо.

Артем Хвостов вернулся из кабинета завуча только к концу перемены.

– Ну ты попал, – шепнул он мне, проходя мимо.

Я не особо испугался, потому что это он уже говорил.

Я думал только о том, как они узнали о Шрайк. Если Соня рассказала Алине, а Алина рассказала остальным… Очевидно, так.

На следующей перемене меня тоже вызвали к завучу. Я думал, со мной будут говорить о том, что я замахнулся стулом на Артема и Гришу, но разговор был о другом.

– Ты совсем безответственный, как я посмотрю, – сказала Мария Петровна, – Зоя Викторовна, он как, научного руководителя себе нашел?

– Нет, не нашел.

– Леша, Леша, – Мария Петровна поцокала языком, – Ты ведь такой умный мальчик. Почему же ты так себя ведешь? Ты же понимаешь, что участие в научной конференции обязательно. А ты даже еще не начал работать над докладом. Даже не нашел научного руководителя. Как же ты будешь выступать в феврале?

– Я не буду выступать.

– Что значит не будешь?

– Я не смогу выступить устно. Я…

– И что будем с ним делать? – спросила Мария Петровна, глядя на Зою Викторовну.

– Я позвоню его маме. Иди, Самохин.

И я ушел.

Тем же вечером Зоя Викторовна позвонила нам домой и рассказала о спаде моей успеваемости. И снова Игорь кричал на меня, а мамы снова не было дома. Ее теперь никогда не было.

Может, она уезжала так часто, чтобы не видеть меня?

Я молчал, но на самом деле хотел кричать.

Из-за моего «дурного поведения» и не слишком хороших оценок меня не отправили на олимпиаду по биологии и химии.

Тогда я расстроился очень сильно. Как музыкальный инструмент. Только настроить меня было некому.

Когда Артем Хвостов говорил что-то про меня, мои одноклассники молчали. Отличница Вика Веревкина иногда заступалась за меня, но ее тоже не слушали или даже пытались угрожать.

Несколько раз Соня Ильвес пыталась со мной заговорить. Она спрашивала, как я, но я отвечал, что никак, и уходил. Ее не должны были видеть со мной, иначе над ней бы тоже начали смеяться или говорить про нее гадости. Иногда она заходила к нам в класс и пыталась спорить с Артемом Хвостовым, но Алина Шишкина каждый раз останавливала ее.

Я ничего не понимал. Ничего-ничего. Тогда, в октябре, Алина сама взяла меня за руку. Она говорила, что я помог ей собраться.

Но сейчас она просто молчала. Ей было все равно.

И я не понимал, почему так. Разве я сделал ей что-то плохое? Разве я кому-то сделал что-то плохое?

Неделя пятая

Что мои одноклассники обсуждали на пятой неделе, я не знал, потому что снял немного денег с банковской карты и купил самый дешевый mp3-плеер. Потом зашел в интернет-кафе и скачал свою любимую музыку. Я не носил карту в школу, потому что боялся, что ее могут отобрать.

Жить сразу стало легче. Когда кто-то что-то говорил, я просто делал музыку громче. Правда, иногда Артем Хвостов подбегал ко мне, вырывал наушник и кричал мне на ухо, что я псих, урод или зомби.

Я заметил, что Игорь гораздо больше кричит на меня, когда мамы нет дома, и решил ей об этом сказать. Мама не поверила мне. Аргумент, что я никогда раньше не обманывал, больше не работал. Ведь я несколько раз соврал ей за последние три месяца. Очевидно, теперь она считала, что я патологический лжец.

Когда я сказал, что она тоже меня обманывала, мама меня ударила. Не больно, не сильно. Просто раскрытой ладонью.

Тогда я замолчал. Я уже понял, что надо молчать, когда тебя хотят ударить и – тем более – когда уже ударили. Значит, тот, кто ударил, очень-очень злится. Это было просто понять.

Гнев, ненависть, злость – это просто. Это очень просто.

Мне очень хотелось стать солипсистом, как в детстве, но почему-то не получилось. Я уже не мог поверить в теорию, что мир – это порождение моего разума. Хотя так было бы проще. Я больше не мог прятаться в выдуманные миры, как в детстве. Я больше не мог прятаться в фантазию о том, что на самом деле я с другой планеты.

Когда я писал стихи, мой мозг успокаивался. Стихи становились мной.

Мне всегда нравились стихи без персонажей и действий, в отличие от пьес. Четкие рамки поэзии имеют логику, ритм, структуру. Но при этом стихотворение – это абстракция, которая вырвалась за пределы материального мира.

Я чувствовал, что я существую, когда начал писать.

Только это неправда.

Один раз я оставил mp3-плеер на парте, а сам ушел в туалет. Когда я вернулся в класс, то увидел, что на моем месте сидит Артем Хвостов и слушает музыку.

– Какая хрень, – закричал он, и мне стало противно от его голоса, – Нормальную музыку слушать не пробовал?

Я подошел к нему, чтобы отобрать плеер, но Артем кинул его над моей головой. Я обернулся, и оказалось, что его поймал Гриша Зыбин.

К нему я подходить не стал. Просто молча сел на свое место.

Плеер мне так и не отдали, поэтому я снова остался без музыки.

Неделя шестая

Я почти привык. Просто открывал глаза утром, собирался и шел в школу. Сидел на уроках, возвращался домой, где заставал Людмилу Сергеевну. Игорь приходил домой около семи вечера, мама около десяти.

Близился конец первого полугодия. Мама и Игорь пообещали мне вернуть ноутбук после Нового года. Они говорили, что я наконец-то стал стараться.