Жизнь среди людей - Алиса Рекунова

– Отчего?

– От всего нового. Человек всегда поступает так, чтобы лишний раз не напрягаться.

– Не понял.

– Человек поступает привычным образом, потому что знает примерные последствия своих поступков. А если он поступит как-то непривычно, то и последствия будут непредсказуемыми. По накатанной колее ездить проще. Сопротивление меньше. Это можно объяснить даже в терминах нейробиологии. Если не напрягаешь мозг, то новые нейронные связи не формируются, и ты остаешься там же, где был. В зоне комфорта.

– Да, так и правда удобнее. Многим удобнее продолжать говорить про других гадости, чем перестать это делать. Я читал об этом. Подростки самоутверждаются за счет других людей. Это позволяет выглядеть круче, быть значимыми. Механизм сам по себе довольно простой, я давно об этом знаю. Только это ничего не меняет.

– Скажи, Леша, почему ты раньше ко мне не пришел?

– Потому что я сам ушел с факультатива.

– Леша, это неважно. Если тебе плохо, ты можешь приходить.

– И что бы вы сделали? После того разговора ничего не изменилось. В этом во всем нет смысла.

Ольга Алексеевна опустила глаза.

– Может быть, вы объясните мне, почему люди врут? – спросил я.

– У каждого человека могут быть разные причины. Полагаю, что чаще всего людьми движет страх.

– Мои родители… – Я тяжело вздохнул, потому что в горле образовался ком, – Оказалось, что у моего папы есть дочь. Она старше меня. То есть родилась, когда мои родители еще не были женаты. Но я об этом узнал только в этом ноябре. А раньше даже не догадывался.

– А твои родители знали раньше? Оба?

– Я не понял, – сказал я.

– Возможно, твоя мама тоже узнала об этой девочке недавно. Ты об этом не думал?

Я помотал головой. Об этом я не думал.

– То есть… – У меня перехватило дыхание. – Мои родители могли развестись из-за того, что мама узнала об этом?

– Не знаю. Это просто версия.

– Я об этом не подумал. Я думал, что они только меня обманывали. То есть мой папа мог… обманывать маму, да?

Ольга Алексеевна молчала.

– Вы правда так думаете?

– Я не думаю. Я могу только предполагать.

– Вы ведь никому не расскажете о том, что только что услышали?

– Конечно, нет.

– Мои… бывшие друзья тоже так говорили. А в последнее время они все рассказали про меня, все, что знали. Причем очень сильно все переврали.

– Если тебя это успокоит, то неразглашение входит в мои профессиональные обязанности.

Я кивнул. Это меня успокоило.

– Расскажи, что там у тебя с друзьями.

– Бывшими друзьями, – уточнил я.

– С бывшими друзьями, – Ольга Алексеевна кивнула.

Я молчал так долго, что за это время мог бы сместиться магнитный полюс.

– Все сложно. Артем Хвостов обвинил меня в том, что Надя Соловьева застала его с другой девушкой.

– Почему это он обвинил тебя?

– Ну потому что он попросил меня следить, чтобы Надя не зашла в комнату. А я отвлекся, и он…

Я опустил глаза. Я старался не думать о тех двух днях. Об Игоре, Шрайк и остальном. Но сейчас голова стала тяжелой-тяжелой, и, подложив ладонь, я уткнулся лбом в поверхность стола. Закрыл глаза.

– В общем, я сбежал из дома.

Ольга Алексеевна долго молчала.

– Ты сбежал к отцу?

– Да. Только пришлось вернуться. Идти мне все равно было некуда. Я поехал к папе, а там его дочь. Моя сводная сестра, – я поднял голову и посмотрел на Ольгу Алексеевну. – У нас с ней пятьдесят процентов общих генов, а я о ней даже не знал. А если моя мама не знала, то ей тоже было плохо, когда она об этом узнала, да?

– Думаю, да.

– А я думал только о себе. Я виноват.

– Ты не виноват, Леша.

– Я виноват, – сказал я, оттолкнувшись от пола, и качнулся на стуле, прислонившись головой к стене позади меня. – Я виноват во всем. Я неправильный.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что это так. Я урод. Дефект. Псих. Зомби. Я не понимаю людей. И не так, как говорят мои сверстники. Вот Женя любит говорить, что она яркая индивидуальность и никого не понимает. И что ее никто не понимает.

Я снова уткнулся лбом в столешницу и продолжил говорить, лежа на столе:

– Мне кажется, что они очень хорошо понимают друг друга и пользуются друг другом, манипулируют, заставляют друг друга делать то, что им нужно. А я… я правда не понимаю. Если говорить образно, то я живу под стеклянным колпаком. И стекло это очень мутное. Я не могу разглядеть их лица, мимику, жесты. Я пытаюсь пробиться, но не могу. Это изматывает, ужасно изматывает.

– Ты не запоминаешь лица? – спросила Ольга Алексеевна.

– Со временем запоминаю. Но обычно я ориентируюсь по другим признакам. Я понял, что могу легко запоминать голоса. А еще прически и телосложение. Или оповещения на мобильных телефонах. Тоже помогает.

Ольга Алексеевна долго молчала, и я снова поднял голову.

– У тебя не было никаких черепно-мозговых травм? – спросила она.

Я пожал плечами.

– Вроде бы не было. Разве что в детстве. Думаете, я больной? – Я посмотрел ей в глаза, – Это я и так знаю. Я успел понять, что другие люди умеют то, чего не умею я. У них есть интуиция, а у меня только факты. Они понимают друг друга, а я их – нет. Но хуже всего то – что они понимают, что я какой-то не такой. Мои бывшие друзья смеялись надо мной, хотя я им ничего плохого не сделал. Я давно понял, что люди хотят уничтожить все то, что отличается от их выдуманной! нормы. Когда хомо сапиенс пришли в Европу семьдесят пять тысяч лет назад, они уничтожили неандертальцев. Хомо сапиенс уничтожали все на своем пути. А потом, когда остальные виды были уничтожены, они принялись за очищение своих собственных рядов. Можно много говорить о какой-то там терпимости, но все люди – ксенофобы.

– Все?

Я задумчиво посмотрел на Ольгу Алексеевну. Кажется, она задала вопрос с подвохом.

– Многие, – поправился я. – Мне кажется, что не заражены ксенофобией только те, кого притесняют. Хотя… Когда некоторые из них получают власть… Черт. Значит, все ксенофобы? Не может быть. Я не считаю, что я ксенофоб. Я не ненавижу кого-то из-за каких-то признаков. Из-за того, что кто-то не той национальности, религии или ориентации, я не буду его ненавидеть. Если мне кто-то не нравится, то это конкретный человек. Не из-за каких-то абстрактных признаков, а потому, что он ведет себя… ну как-то плохо. Обманывает, например. Или как Артем Хвостов. К нему я не могу относиться хорошо, потому что он плохо относился ко мне.