Жизнь среди людей - Алиса Рекунова

– Боюсь, что я потерял задания.

– Ты хочешь сказать, что не сделал, да?

– Я делал. Честно. Я позавчера положил тетради в рюкзак, но не смог их найти. Может, их кто-то взял.

– Ты обвиняешь своих одноклассников?

Я помотал головой,

– Можно мне другие тетради? Я сделаю до конца недели.

Зоя Викторовна молчала.

– Ладно, зайди в учительскую после уроков. Я тебе выдам тетради.

– Спасибо, – я заставил себя улыбнуться.

Я уже отвык от этой гримасы.

И я начал делать домашние задания.

Поскольку свет в квартире отключался в 23:00, я должен был решать задачи под одеялом, светя себе мобильным телефоном. Все было бы проще, если бы мне дали тот же вариант. Но Зоя Викторовна сказала, что моего варианта не осталось, и дала мне то, что было.

Я решал целую ночь, а потом продолжал решать задачи на уроках.

Я почти не спал и чувствовал себя очень плохо. У меня очень болела голова, но я радовался, потому что Артем Хвостов и Гриша Зыбин ко мне не лезли.

Но в четверг Саша Соколов подхватил их инициативу.

Я вернулся в класс из столовой, где быстро съел котлету и пюре, и вдруг услышал его голос.

Саша Соколов держал мою тетрадь в руках и читал всему классу мое последнее стихотворение. Он как раз добрался до второй строфы:

– «Невольных чувств дурной зарок, – декламировал он. – Опять разрушил нежный сон. И льются ноты между строк. И вновь скрываешь ты…»

Я успел выхватить тетрадь из его рук.

– Лицо, – закончил он и засмеялся.

Остальные тоже смеялись, показывали на меня пальцами.

У меня зашумело в висках, и я пошел к своей парте, но меня стали толкать и щекотать. Я пытался вырваться и никого не ударить, но они просто смеялись надо мной и продолжали, продолжали, продолжали.

Я пытался закрыть бока и спину руками, но в это время кто-то (кажется, Таня Митрофанова) выдернул у меня из рук тетрадь. Остальные продолжили щекотать меня и больно тыкать пальцами.

Я ненавижу щекотку.

Я пытался убежать, но меня не отпускали. Я пытался. Пытался.

Но они были везде. Вокруг. И смеялись, смеялись, смеялись.

– Что здесь происходит? – услышал я откуда-то издалека.

Плотность людей вокруг меня тут же снизилась.

Я увидел Карла Анатольевича.

Да, точно. У нас же сейчас биология.

Прозвенел звонок, и все начали рассаживаться, громко смеясь.

– Я… отойду? – спросил я, услышав, как ужасно сильно дрожит мой голос.

Карл Анатольевич нахмурился.

– Хорошо, Алексей.

До боли закусив губу, я вышел из класса и сел в коридоре.

Младшеклассники бежали в свои классы и возмущались, что я неудобно сижу. Мне было все равно.

Я шмыгнул носом и сильно потер глаза. Так сильно, что появились разноцветные картинки, как в калейдоскопе.

– Эй? – Кто-то прикоснулся к моему колену, и я дернулся.

Это была отличница Вика.

– Что случилось? – спросила она.

– Ничего, – сказал я все еще дрожащим голосом.

Она сжала тонкие губы и прищурилась.

– Убила бы Хвостова, – прошипела она.

Я нервно хихикнул. Или всхлипнул. Сам не понял.

– Ты на урок опаздываешь, – прошептал я. Так голос почти не дрожал, – И я тоже.

Я встал на ноги и еще раз потер глаза.

– Давай-ка ты пойдешь к Ольге Алексеевне, – она обняла меня за талию, и я подавил желание прижаться к ней. К человеческому теплу. Как же мне этого не хватало.

Да что же это со мной?

Вика довела меня до кабинета психолога и постучала в дверь.

– Да-да? – отозвалась Ольга Алексеевна.

Вика открыла дверь и втолкнула меня внутрь.

– Тут человеку помощь нужна.

– А человека с урока отпустили? – спросила Ольга Алексеевна.

– Да, – соврала Вика.

Я вздохнул. Сегодня мы должны были решать задачи по генетике. Это было интересно. Я всегда любил задачи по генетике.

Но сейчас действительно было не до них.

Вика вышла, а я сел на стул напротив Ольги Алексеевны.

Я больше не мог молчать.

Кто я? Что я? Где я?

Я это я. Я это я. Я здесь.

– Вы читали «Франкенштейна»? – спросил я.

– Нет. Это имеет отношение к твоему приходу?

Я не знал, имеет ли это отношение к моему приходу, но чувствовал, что должен поделить этой мыслью.

– Виктор Франкенштейн месяцами создавал своего монстра. И, кстати, в книге не говорится о том, как он это делал. Так что не факт, что он сделал его с помощью электричества. В общем, он создал монстра, а потом знаете, что сделал?

Ольга Алексеевна молчала.

– Он ушел гулять. Создал чудовище и ушел гулять. Это не шутка, я несколько раз перечитывал. Думал, неправильно понял.

– Уход от ответственности – это очень удобно, – Ольга Алексеевна улыбнулась.

– Да, а потом ему пришлось разгребать последствия своих действий. Чем больше я читаю, тем больше убеждаюсь, что люди любят оправдывать свои дурные поступки тонкой душевной организацией. «Ах, монстр такой страшный, я создал нечто ужасное. Пойду погуляю». Или Пьер Безухов из «Войны и мира». Андрей Болконский говорит ему: не пей. А он пошел и напился. Не смог сдержаться. Правда, там был смешной момент с тем, как они толпой поехали в два часа ночи к актрисам, а потом их поймал полицейский, а они привязали его к медведю.

– И отправили купаться в реке, – сказала Ольга Алексеевна.

– Да. В общем, Пьер Безухов мог бы поехать домой. Но он захотел всю ночь пить. Можно долго говорить о том, какая у него противоречивая натура, которую так мастерски описал гениальный писатель Толстой, но факт остается фактом – Пьер Безухов мог бы поехать домой. А Виктор Франкенштейн мог бы не ходить гулять. «Ах, у меня не было сил поступить иначе». Почему бы честно не признать, что ты слабовольный человек, а потом начать это исправлять?

– Иногда это очень сложно. Иногда люди так защищаются, – сказала Ольга Алексеевна.