Лекарство от любви - любовь - Ольга Егорова

Теперь эта затея казалась смешной и нелепой. Как будто и в самом деле, избавившись от фотографии, можно было избавиться от прошлого. А ведь она верила в это, еще несколько часов назад верила. Что же изменилось, что случилось с ней за эти несколько часов?

Наверное, что-то случилось, если теперь фотография Паршина, лежащая в кошельке, ее совершенно не беспокоит. Абсолютно не беспокоит и новый зонт, купленный в магазине как символ начала новой жизни, кажется всего лишь зонтом, и не более. Не важен больше ни зонт, ни старая фотография, а важно другое.

«Почему он не позвонил?» – в который раз подумала Варя, покосившись на телефонный аппарат. Не отдавая себе в этом отчета, она весь вечер ждала звонка. Ей почему-то снова хотелось услышать голос Германа, хотя бы несколько слов, хотя бы «спокойной ночи», банальнейшее «спокойной ночи», и сказать те же два слова в ответ…

Как в детстве, когда Варя лежала в комнате, притихшая, и ждала, когда зайдет мама, поцелует в щеку и скажет «спокойной ночи». Без этих слов Варя заснуть не могла. Они как будто были пропуском в волшебный мир ее детских снов. Вот и теперь – как в детстве. Тикают часы на стене, за окном редкие ночные звуки, а она лежит в постели и ждет…

Заснуть ей так и не удалось. Пролежав в постели еще часа полтора, она неслышно поднялась, поставила на плиту чайник и прошлепала босиком в ванную. Долго стояла у зеркала, придирчиво оглядывая себя. Впервые за последние несколько месяцев мелкие, едва заметные лучики-морщинки вокруг глаз показались ей чрезвычайно важными. Настолько важными, что она даже принялась рассматривать баночки с кремами, стоящие на полке в ванной, раздумывая о том, какой бы крем одолжить на время у мамы.

Галина Петровна всегда очень тщательно ухаживала за собой и денег на косметику не жалела. Она и сейчас, в свои пятьдесят с небольшим лет, выглядела очень свежо и молодо. Варя часто, глядя на мать, думала о том, что в ее годы она не будет выглядеть так замечательно. У нее наверняка даже не хватит терпения на то, чтобы время от времени закрашивать седину, не говоря уже о бесконечных масках и пилингах, на которые столько времени нужно.

В это утро на пилинги и маски у Вари ушло ни много ни мало полтора часа. Причем пролетели они абсолютно незаметно. Звонок будильника донесся до нее через закрытую дверь ванной комнаты, когда она накладывала на лицо какой-то дивный дневной крем с ароматом персиковых косточек. Пришлось сломя голову мчаться на кухню, чтобы побыстрее выключить будильник. Сжав его в ладонях, она прислушалась: нет, кажется, Никита не проснулся, только мама заворочалась в постели. Спустя минуту в квартире воцарилась привычная тишина, и Варя снова прошмыгнула в ванную, чтобы довести до конца начатое дело.

Крем быстро впитался, кожа стала свежей и слегка порозовела. Результат проделанной работы Варе очень понравился. «Ничего, старушка, еще сгодишься…» Она в сто девяносто восьмой раз поклялась себе, что теперь каждое ее утро будет начинаться с косметических процедур. Ведь и в самом деле ей уже скоро тридцать. Пора бы подумать о том, что природа никому не дарит вечной красоты. Пора наконец бросить курить, ведь от сигаретного дыма тускнеет и истончается кожа…

Еще минут двадцать она плескалась под душем. Потом, замотавшись махровым полотенцем, собралась уже выйти из ванной, но в этот момент на глаза попался тюбик с тушью для ресниц, примостившийся на самом краю стеклянной полочки с маминой косметикой.

«Вот ведь, – усмехнулась она, – дожила, можно сказать, до преклонных лет, а тушью для ресниц пользоваться не умеешь…»

В последний раз она красила глаза, кажется, лет восемь назад. Робко отвинтив колпачок, она извлекла кисточку и, приблизив лицо к зеркалу, осторожно, едва касаясь, провела по ресницам. Поучилось неплохо, и это придало ей оптимизма. Она еще пару раз коснулась кисточкой ресниц. Теперь правый глаз был значительнее симпатичнее левого, значительно выразительнее, и еще с десяток эпитетов легко подыскала Варя, щедро одарив ими накрашенный правый глаз.

Когда она наконец вышла из ванной и обнаружила на плите чайник, на самом донышке которого шипели остатки почти окончательно выкипевшей воды, ей стало смешно. Вот ведь что бывает, когда после восьмилетнего перерыва женщина вдруг начинает красить ресницы…

Осторожно придерживая крышку, она все же извлекла из чайника ровно половину чашки горячей воды. Вкупе с чайной ложкой растворимого кофе и половиной чайной ложки сахара получился очень вкусный напиток – привычный «Нескафе», всегда казавшийся ей кисловатым, в это утро приобрел тонкий горьковато-шоколадный привкус. Она выпила кофе с удовольствием и вместе с тем торопливо, обжигая губы при каждом глотке.

По-быстрому сполоснув чашку, снова прошмыгнула в ванную, к той самой полке, которая так манила ее. Даже не отдавая себе отчета в том, что ведет себя как восьмиклассница, тайком от матери добравшаяся до ее косметички, открыла с детским замиранием сердца коробочку с перламутровыми тенями для век. «Макияж должен быть умеренным», – напомнил внутренний голос, скептически усмехнувшись. Обижаться на этот скептицизм у нее не было времени, но замечание она все же приняла к сведению – вздохнула и закрыла коробочку. Но это была всего лишь хитрость – подождав немного, до тех пор пока внутренний голос успокоился, она снова ее открыла и, прикоснувшись аппликатором к светло-сиреневому великолепию, все же нанесла незначительное количество теней на веко.

Правый глаза снова восторжествовал, зажегся самовлюбленным огоньком – что ни говори, эта сиреневая капля его преобразила. Быстро восстановив справедливость, она отложила коробочку с тенями в сторону, потеряв к ней интерес, и принялась изучать дальше содержимое стеклянной полочки с косметикой. Следующей на очереди была перламутровая темно-синяя баночка, внутри которой оказались рассыпчатые румяна какого-то совершенно необыкновенного персикового цвета. Варя смотрела на них как завороженная, потом перевела взгляд в зеркало и решила все-таки румянами не пользоваться – на щеках играл естественный, нежно-розовый румянец, предмет зависти любого создателя «порошков красоты». С некоторым сожалением она закрыла темно-синюю перламутровую баночку и окунулась в мир губных помад, теряя голову сначала от названий – «Шик», «Соблазн», «Элегант», «Гламур», «Триумф», «Экзотик»… Потом – теряя голову от разнообразия цветов. От нежно-розовой непосредственности «Романса», от насыщенно-розовой застенчивости «Соблазна», от туманно-лиловой загадочности «Элеганта», от шокирующей яркости пурпурно-красного «Триумфа»… Внутренний голос, снова разбуженный, наверное, стуком ее растерявшегося сердца, тихо шепнул: «“Классик”…» Да, кажется, именно этот, кремово-бежевый цвет всегда нравился Паршину… Скромная подростковая «карамелька» вполне уместна была на Варином бледненьком личике… «Паршин?! Кто такой Паршин? К черту Паршина, к черту „карамельки“…» Искренне возмутившись собственным мыслям, она убрала в сторону помаду «Классик» и принялась дальше мучить себя проблемой выбора цвета, впрочем, мучения эти были очень приятными. Взгляд рассеянно блуждал по палитре, неумолимо возвращаясь к самому немыслимому, самому вызывающему, безумно-красному «Триумфу». Варя осторожно прикоснулась к помаде губами и, ощутив вкус почти настоящей, только что сорванной с грядки спелой клубники, поняла, что уже бессильна сопротивляться.