Домашние правила - Джоди Пиколт

Честно, я даже не уверена, что это имеет значение.

Когда мы с Джейкобом подъезжаем к полицейскому участку, нервы мои натянуты, как струны на скрипке. Я чувствую себя предателем, отдавая сына в руки детектива Мэтсона. Но есть ли у меня варианты? Девушка мертва. Я не могу жить с этой тайной, не могу не признаваться самой себе в причастности Джейкоба к этой истории.

Не успеваю я обратиться к диспетчеру с просьбой вызвать детектива Мэтсона, как он сам появляется в вестибюле.

– Джейкоб, – говорит он и поворачивается ко мне. – Эмма, спасибо, что привезли его.

Мне нечего сказать. Я отвожу взгляд.

Как Джейкоб.

Детектив кладет руку мне на плечо:

– Я знаю, это нелегко… но вы поступили правильно.

– Тогда почему я этого не чувствую? – бормочу себе под нос.

– Доверьтесь мне, – говорит Мэтсон, и я киваю, потому что нуждаюсь в том, чтобы кто-нибудь взял в руки руль, пока я не отдышусь.

Детектив поворачивается к Джейкобу:

– Я попросил твою маму привезти тебя сюда, так как хочу поговорить с тобой. Я мог бы и правда воспользоваться твоей помощью по некоторым делам.

У меня отвисает челюсть. Это откровенная ложь.

Джейкоб раздувается от гордости, что вполне предсказуемо.

– Думаю, у меня есть на это время.

– Отлично, – отвечает Мэтсон, – потому что мы в затруднении. У нас есть несколько давнишних дел и пара-тройка свежих, которые заставили нас почесать голову. И, увидев, как ты разобрался с парнем, умершим от переохлаждения, я понял, что ты здорово смыслишь в криминалистике.

– Я стараюсь быть в курсе последних достижений, – говорит Джейкоб. – У меня подписка на три журнала.

– Да? Это впечатляет. – Мэтсон открывает дверь, ведущую в полицейский участок. – Давай пройдем куда-нибудь, где не так людно?

Использовать любовь Джейкоба к криминалистике, чтобы заманить в ловушку и выудить из него сведения о смерти Джесс, – это все равно что показать шприц с героином наркоману. Я злюсь на Мэтсона за такое коварство; злюсь на себя за то, что не поняла: у детектива будут свои приоритеты, как у меня есть свои.

Разгоряченная злобой, я иду за ними, но в дверях Мэтсон останавливает меня:

– Вообще-то, Эмма, вам придется подождать здесь.

– Я должна пойти с ним. Он не поймет, о чем вы его спрашиваете.

– По закону он совершеннолетний. – Мэтсон улыбается одними губами.

– Правда, мама, – встревает Джейкоб, и голос его до краев полон сознанием своей важности. – Все в порядке.

Детектив смотрит на меня:

– Вы его законный представитель?

– Я его мать.

– Это не одно и то же, – говорит Мэтсон. – Извните.

«За что?» – мысленно изумляюсь я. За то, что подольстился к Джейкобу и заставил его поверить, что он на его стороне? Или за то, что сделал то же самое со мной?

– Тогда мы уходим, – стою на своем я.

Мэтсон кивает:

– Джейкоб, решение за тобой. Ты хочешь остаться со мной или поехать домой с мамой?

– Вы шутите? – Джейкоб улыбается во весь рот. – Я хочу поговорить с вами, сто процентов.

Дверь за ними еще не закрылась, а я уже несусь к стоянке машин.

Все честно в любви, на войне и в расследовании. То есть если мне удается убедить подозреваемого, что я – второе пришествие его покойной бабушки и единственный путь к спасению – во всем признаться мне, так тому и быть. Однако все это не отменяет того факта, что я не могу выбросить из головы лицо Эммы Хант, когда она поняла, что предана мной и я не позволю ей участвовать в моей приватной беседе с ее сыном.

Отвести Джейкоба в комнату для допросов нет возможности, потому что там до сих пор сидит и остужает пятки Марк Магуайр. Я оставил его с сержантом, который проходит шестимесячную стажировку у меня, чтобы решить, хочет ли он стать детективом. Я не могу освободить из-под ареста Марка, пока не буду уверен, что у меня есть другой подозреваемый вместо него.

Поэтому я веду Джейкоба в свой кабинет. Размером он чуть больше шкафа, но в нем есть коробки с папками дел и несколько фотографий с мест преступлений; они приколоты к пробковой доске у меня над головой. Все это должно взбодрить парня.

– Хочешь колы или еще чего-нибудь? – спрашиваю я, жестом приглашая Джейкоба сесть на единственный свободный стул.

– Я не хочу пить. Хотя был бы не против что-нибудь съесть.

Я роюсь в ящиках стола, не завалялся ли там леденец на случай срочной необходимости. Если я чему-то научился на работе, так это тому, что, когда все летит к чертям собачьим, упаковка лакричных леденцов помогает увидеть новые перспективы. Бросаю Джейкобу несколько конфет, оставшихся с прошлогоднего Хэллоуина, а он хмурится:

– Они не безглютеновые.

– Это плохо?

– У вас есть «Скиттлс»?

Не могу поверить, что мы торгуемся из-за леденцов, но копаюсь в ящике и выуживаю из него пакетик «Скиттлс».

– Отлично! – Джейкоб отрывает уголок и сыплет конфеты себе прямо в рот.

Я откидываюсь на спинку стула:

– Ты не возражаешь, если я сделаю запись? Тогда у меня будет все зафиксировано, если мы докопаемся до каких-нибудь ужасных выводов.

– О, конечно. Если это поможет.

– Поможет, – говорю я и нажимаю кнопку на магнитофоне. – Как ты все-таки узнал, что тот парень умер от переохлаждения?

– Это просто. У него на руках не было ран, какие появляются при защите; была кровь, но не было открытой травмы… и конечно, то, что он был в нижнем белье. Это само за себя говорило.

Я качаю головой:

– Благодаря тебе я выглядел гением в глазах медицинского эксперта.

– А о каком самом странном преступлении вы слышали?

Я задумываюсь на мгновение.

– Молодой парень прыгнул с крыши здания, намереваясь совершить самоубийство, но пролетел мимо открытого окна ровно в тот момент, когда из него раздался пистолетный выстрел.

Джейкоб усмехается:

– Это городская легенда. Ее разоблачили в «Вашингтон пост» в тысяча девятьсот девяносто шестом: такой пример привел в своей речи бывший президент Американской академии судебных наук, чтобы показать, с какими юридическими сложностями сталкивается судебно-медицинский анализ. Но в любом случае пример хороший.

– А как насчет тебя?

– Техасский убийца по прозвищу Глазное Яблоко. Чарльз Олбрайт, который преподавал естественные науки, убивал проституток и вырезал им глаза в качестве трофеев. – Джейкоб морщится. – Очевидно, поэтому я никогда не любил своего учителя биологии.