Наследница Кодекса Люцифера - Рихард Дюбель

– Скажи малышу, пусть сядет, – услышал Киприан собственный голос. – И если ты еще раз шевельнешься, я так отполирую тебе морду, что ты сможешь закусить последними тремя зубами здесь и теперь.

Лицо мужчины исказила пренебрежительная ухмылка, действительно обнажившая больше отверстий на месте выпавших зубов, чем самих зубов. Затем он получше всмотрелся в лицо Киприана, и улыбка его погасла, веки задрожали. Наконец он отвернулся и плюнул в огонь, но контакт глазами больше не возобновлял. Гологрудая женщина получила еще один пинок и равнодушно вернула лиф на место.

Киприан наклонился к Андрею.

– Можешь убрать ногу, – прошептал он. – Мои мозоли будут тебе благодарны.

– Ах да, – ответил Андрей и поднял сапог, которым он удерживал ногу Киприана.

Нельзя было сказать, будто что-то изменилось. Мужчина с арсеналом за поясом сел и уставился в огонь; остальные тоже постепенно вернулись к своим делам. Внезапно Киприан пожалел, что сделал предупреждение, а не сразу напал на предводителя печальной группы. Он сжал кулаки.

Наконец маленький курьер вернулся и, тяжело дыша, шагнул в свет костра. Он кивнул. Мужчина с оружием тоже кивнул и дернул подбородком в сторону Андрея и Киприана. Малыш опустил плечи и, шаркая ногами, подошел к ним.

– Идем со мной, – пропищал он.

И они последовали за мальчиком в темноту. Снова ожило воспоминание о том дне в Подлажице, когда Киприан сначала обнаружил, что Андрей, которого он до того считал безвредным, беспомощно влюбленным в женщину более высокого ранга недотепой, тайком последовал за ним; и когда они потом вместе проникли в царство созданий, которые еще жили, хотя на самом деле были уже мертвы.

Он невольно оглянулся. Костра больше не было видно. Темнота за ними была такой же плотной, как и та, куда вел их мальчик.

Помещение, должно быть, раньше служило трапезной монастыря. Оно было просторным и гулким, скорее залом, чем комнатой, но, самое главное, оно было целым. Только в одной стене имелось окно, выходящее, насколько Андрей помнил, на сторону обвалившейся церкви при монастыре. Окна были забаррикадированы досками. В дневное время свет, пожалуй, проникал сюда сквозь щели в досках. Здесь господствовал вечный полумрак. От стен шел холод, как из сердца глубокой пещеры, а запах был запахом замерзшей духоты. В тусклом свете хворающего в камине огня Андрей заметил фрески на стенах, вверх по которым ползла плесень: отскочившие лица, призрачные отпечатки конечностей, смутно проглядывающие пейзажи, подобные призракам тех времен, которые когда-то были лучшими. Внезапно их маленький провожатый исчез.

– Киприан, – произнес Андрей, когда тот обернулся с мрачной миной, – оставь его. Мы пришли.

Киприан замер в нерешительности.

– Я знаю, – проворчал он наконец и, тяжело ступая, направился к камину.

Мебель, некогда находившаяся здесь, давно уже пала жертвой необходимости разжигать огонь в холодное время года. Кресло, похожее на трон, однако, выжило; оно было обращено к камину и демонстрировало им свою высокую прямую спинку. Должно быть, раньше это был стул аббата; доминиканцы Издавна не могли противостоять искушению подводить фундамент под свою иерархию с помощью внешних символов. Неожиданно появилась чья-то рука и жестом приказала им приблизиться. Они обошли вокруг стула. Андрей многое покидал, но ему еще не приходилось видеть человека, который бы состоял только из грязи и нечистот.

Волосы мужчины в кресле были седыми и образовывали могучую спутанную гриву, которая слилась с разросшейся бородой. В морщины на его лице так глубоко въелась грязь, что казалось, будто какой-то безумный художник подрисовал их углем. Одеяло, в которое он кутался, было пропитано грязью, и даже при таком тусклом свете Андрей заметил, что складки его кишат жизнью. Слой на слое объедков, пролитых напитков, слюны, пота, рвоты и соплей превратили одеяло в нечто вроде невиданной кольчуги; создавалось впечатление, что если надо будет достать старика из этого панциря, то одеяло придется разрезать. Рука, сделавшая им знак, плотнее стянула одеяло на шее. Ногти на ней, по меньшей мере полпальца длиной, были желтыми, задубевшими, крючковатыми и зазубренными. Андрей обрадовался, что ног не видно; должно быть, старик поджал их.

Рядом с креслом стояло деревянное ведро, по бокам которого свешивались сосульки. Присмотревшись внимательнее, Андрей понял свою ошибку: для сосулек, несмотря на холод в трапезной, рядом с камином было слишком тепло. Выступы оказались сталактитами из мочевого камня и засохшего кала, которые проступили наружу между деревянными клепками ведра и окаменели. Только увидев крыс, которые при их появлении забились под кресло, а сейчас смело выходили из своего убежища, чтобы полизать выступы на ведре, Андрей почувствовал, что содержимое его желудка поднялось к горлу.

Мужчине в кресле могло быть сто лет или вся тысяча; Андрей был готов поверить и в то, и в другое. Сидя в своих ужасных доспехах, он не сводил с них глаз, таких же черных и блестящих, как у крыс, и светящихся таким же коварством, бесстрашием и ненавистью.

– Опять? – спросил мужчина. – Где иезуит?

Андрей ожидал услышать хриплый, свистящий старческий голос, однако слова были произнесены надтреснутым густым басом. Оправившись от удивления, Андрей ответил:

– Сегодня он послал нас.

Существо в кресле, кажется, задумалось.

– Гм-м-м… что еще?

– Нужно кое-что объяснить.

– А еще говорят, будто иезуиты – самые хитрые среди носителей ряс.

Киприан молчал. Взгляд существа в кресле переместился на него, и началась немая дуэль, которая закончилась только тогда, когда одна крыса слишком близко подошла к Андрею и он отшвырнул ее носком сапога. Крыса взвизгнула, и взгляд старика переместился на Андрея.

– Чего вы двое хотите? – спросил он.

– Ответов, – рявкнул Киприан.

– Вы не имеете отношения к иезуиту. Он обещал прислать мне еще лекарств. Где лекарства, а? – Старик быстро переводил взгляд с Киприана на Андрея и обратно. Он прищурил один глаз и приоткрыл рот, и когда Андрей увидел сгнившие до черноты развалины, то по спине у него побежали мурашки. От одной только мысли, что у тебя во рту такая гниль, пусть и своя собственная, нормального человека пот прошибет.

Неожиданно старик засмеялся.

– Там снаружи вы ничего не узнаете, – тяжело дыша, заявил он. – Идиоты, ханжи! Я не стыжусь. Мне нечего стыдиться. Я поступил правильно.

– Ну, начало хорошее, – заметил Андрей.

Когтистая лапа старика разжалась, показав монеты, которые, должно быть, принес мальчик. Он покосился на них.

– Это больше, чем необходимо, – пояснил Андрей.

– А что стряслось с иезуитом? – спросил старик.

– Понятия не имею – ты мне скажи.

– Сколько еще?