Во имя любви - Анна Кэмпбелл

– Я причиню тебе боль, – произнес он с сожалением.

– Мне уже больно, – Пен изо всех сил вонзила ногти в его плечи. Что ж, он тоже заслуживал боли.

Герцог же невольно вздохнул. О, как трагично, как фатально и преступно он заблуждался! Ну почему он поверил отвратительным сплетням?! Уж кому, как не ему знать, какими отвратительно неправдоподобными они могут быть. И теперь он чувствовал себя последним негодяем. Увы, то, что он так часто говорил Пен… Его слова были достойны самого строгого порицания. А виной всему – его высокомерие, предвзятость, глупость и эгоистичная похоть. Не говоря уже о разрывавшей душу ревности к воображаемым любовникам Пенелопы.

Но он хотел ее столь сильно, что не обращал внимания на явные проявления неопытности. На застенчивость во время путешествия. На странную реакцию после предложения стать его любовницей. На невероятную нервозность во время сегодняшнего венчания. А понимание, увы, пришло слишком поздно…

Кэмден был твердо уверен в том, что у Пен было великое множество любовников. Хотя Пен, которую он прежде знал, всегда отличалась крайней разборчивостью. Черт возьми, она была настолько разборчива, что девять лет назад отказалась выйти за него замуж!

Необходимость закончить начатое заставляла кровь бешено пульсировать. Сердце же отчаянно билось в груди, а разум подсказывал, что он, Кэм, теперь уже никогда не сможет загладить свою вину. И Кэмден медлил в нерешительности, вдыхая чудесный аромат, исходивший от разгоряченной Пен.

Потрескивание поленьев в камине перекликалось с наполненными мукой вздохами жены. А где-то за окном закричала ночная птица. Минута проходила за минутой, и вот Пенелопа наконец-то чуть расслабилась. Да, она уже не была так напряжена, и Кэмден, собравшись с духом, снова заглянул ей в глаза. О, проклятье! Он по-прежнему причинял ей боль! И чувство вины вновь пронзало его сердце.

А Пен сейчас смотрела на балдахин, расшитый золотыми единорогами – символом семьи Ротермер. Капли слез вытекали из уголков ее глаз и исчезали в черных волосах, рассыпавшихся по подушке подобно перепутанным шелковым нитям. По сравнению с побледневшими щеками губы Пенелопы казались ошеломляюще алыми от его неистовых поцелуев.

– Ради всего святого, давай уже закончим это, – проговорила она со вздохом. – Я хочу, чтобы все побыстрее закончилось.

– Дорогая моя… – Кэмден осекся, сообразив, что после столь безжалостного обращения с женой он не имел права на проявление нежности. Его губы коснулись ее губ в попытке утешить. И он ощутил на своих губах горьковатый привкус слез.

Господи, какая же он свинья! Отвращение к самому себе грозило пересилить желание, и Кэмден осторожно подался назад. Затем, чуть помедлив, он вновь подался вперед – очень осторожно. Пенелопа же что-то пробормотала себе под нос – и вдруг взглянула на него с удивлением; было очевидно, что боль внезапно стихла. И теперь она уже не морщилась и не стонала от боли. О, храбрая Пенелопа!

Кэмден снова начал двигаться, и Пен опять застонала, но теперь уже в ее стонах слышалась не боль, а что-то совсем другое…

Кэм же двигался все быстрее и быстрее, отчаянно желая доставить жене хоть какое-то удовольствие, желая хоть как-то замолить свои грехи. И в какой-то момент, протяжно застонав, он в последний раз с силой подался вперед и излил семя в лоно жены.

Тело Кэмдена словно пригвоздило Пенелопу к матрасу. Первый шок прошел, однако каждый вздох напоминал ей о том, что он не был нежен. Пен до сих пор не могла поверить, что безумный накал страсти привел к такой неловкости. «Но как же так?» – думала она, пытаясь найти хоть какой-то смысл в том, что произошло. Она всегда представляла себе Кэма в качестве любовника, дарившего наслаждение… И ужасно боялась, что наслаждения этого будет слишком много. Однако прелюдия к соитию оказалась чем-то… весьма необычным. А оказаться в объятиях Кэма теперь было гораздо приятнее, чем тогда, на яхте. Ничего более замечательного Пен еще ни разу не испытывала.

И если эта прелюдия была столь захватывающей, то сам акт единения двух людей оказался и вовсе… чем-то неземным. А потом Кэм вошел в нее, но это совершенно не принесло ей радости. И еще ей показалось ужасно несправедливым одно обстоятельство… Когда неприятные ощущения, наконец, уступили место желанию получить удовольствие, Кэмден резко положил конец всему действу.

Пен заставила себя посмотреть на мужа и тут же пожалела об этом. Непереносимая боль поселилась теперь в ее душе, потому что Кэм выглядел совершенно опустошенным, а в его зеленых глазах читалось отвращение к себе.

– Пен, мне так жаль, – прошептал он срывающимся голосом, а потом поцеловал жену в лоб с такой горестной нежностью, что ее сердце едва не разорвалось. Нежность Кэма причиняла еще больше боли, ибо от его нежности Пен никак не могла защититься.

Тут Кэмден отстранился, и ее охватила очередная волна боли. Глупо, но она начала скучать по нему в тот же самый момент, когда он с горестным стоном упал рядом с ней.

– Это моя обязанность, – отрешенно произнесла Пен. Теперь, когда физическая боль почти совсем утихла, она в полной мере ощутила тягостную неопределенность. Как если бы Кэм поднял ее высоко в воздух и никак не мог решить, бросить ли с силой на землю или же отнести в безопасное место.

– Все должно было произойти иначе, – пробормотал он с явным сожалением в голосе. – Я вел себя как неуклюжий болван.

– Ничего, переживу, – ответила Пен.

– Но я не хочу снисхождения. Я этого попросту не перенесу. – Кэм немного помолчал, потом с дрожью в голосе спросил: – Почему, черт возьми, ты не сказала, что девственна?

Пен в изумлении посмотрела на мужа.

– А что заставило тебя думать иначе? – Ее охватило чувство стыда. – Все дело в том, что я позволила себе лишнего на яхте, да?

Кэм болезненно поморщился.

– Нет, Пен, нет!

А она смотрела в лицо мужа, пытаясь понять, за кого же он ее все это время принимал. Когда же на нее снизошло понимание, к горлу подступила тошнота. Отводя взгляд, она пробормотала:

– Не хочу говорить об этом сейчас.

– У нас еще будет время поговорить, – тихо произнес Кэм.

– Да, конечно. Но не сейчас. – Несмотря на унижение и невероятную усталость, в душе Пен шевельнулся гнев при воспоминании о предложении Кэма стать его любовницей. Очевидно, последние несколько недель он был твердо убежден, что путешествовал с женщиной, способной составить конкуренцию библейской распутнице самой Иезавель.

Хотя удовольствие, полученное от поцелуев и ласк Кэма, не могло сравниться ни с каким другим, само соитие вызвало у Пен крайнее неприятие. И она очень жалела о том, что почти ничего не знала об интимных отношениях мужчины и женщины. После весьма пикантных бесед в салонах на континенте Пен считала себя достаточно осведомленной в такого рода делах, однако оказалось, что лукавые и остроумные замечания ее раскованных знакомых не имели ничего общего с реальностью.