Подвал. В плену - Николь Нойбауэр

Монстр переиграл Ханнеса. Он ударил ее, но не рукой, а словами. И ничего из этого он не мог взять обратно. Он остался наедине с кружкой холодного фруктового чая и надкушенным ломтем хлеба, на котором застыло повидло.

«Я приготовила тебе завтрак, папа».

Она хотела заполучить его себе один-единственный раз. Всего лишь на несколько минут, прежде чем Ханнес снова бросит ее в этом чужом доме. Она завела будильник на пять утра, оделась и поставила для папы на стол голубую посуду в белый горошек. А он устроил ей сцену из-за какой-то двадцатки.

Полный кретин.

Зажужжал его мобильник и пополз по деревянной столешнице. Ханнес машинально схватил его и приложил к уху:

– Привет, Михи, что нового?

– Мы тебя ждем. С тобой все в порядке? У тебя голос такой…

– Что нового?

– Ничего особенного. Целлер бесится, но в основном из-за меня. Можешь держаться за моей спиной. И Розу Беннингхофф похоронят сегодня. Я очень хотел бы, чтобы ты присутствовал при этом.

Похороны. Отличный повод встретиться. Ханнес опустил телефон и посмотрел на дверь, за которой исчезла Лили. Наверное, сейчас она лежит в своей комнате и рыдает. Но ему нужно уходить, ехать в комиссариат и подмести черепки после вчерашнего. Или можно подняться наверх и позаботиться о черепках сегодняшних. Повсюду черепки, куда бы он ни шел.

Он снова поднес трубку к уху:

– Извини. Я сейчас же выезжаю.

– Bonjour[38], Оливер. Проходи, садись, завтрак на столе.

Оливер отступил к дверному косяку. Папа поставил еду на стол: тосты, мюсли, нарезанные фрукты. Он даже ветчину красиво выложил на тарелку. Надорванные упаковки лежали стопкой рядом с раковиной. Папа еще не притронулся к своему завтраку и выжидающе смотрел на Оливера. Значит, сейчас он будет играть роль отца.

Сейчас.

Оливер и припомнить не мог, когда ему в последний раз готовили завтрак. Наверное, когда мама была еще жива. С тех пор папа по утрам пил кофе, часто просто на ходу, и убегал, стараясь не пересечься с Оливером.

Он должен как-то отреагировать. Это было какое-то задание, какой-то квест, которого он не знал и не был вооружен. Чего от него ждал папа? Его чуть не вырвало от одного взгляда на еду. Все равно. Что бы он ни сделал, все будет неправильно.

«Ты же всегда хотел, чтобы о тебе заботились? Та-да-а, теперь наслаждайся. Ты должен что-нибудь съесть. Иначе ты переваришь сам себя изнутри. В твоем желудке идет настоящая битва. Вся твоя жизнь – это сплошная битва», – вещал внутренний голос.

Он нерешительно подошел к столу.

– Давай, съешь что-нибудь.

Папа улыбнулся ему, как продавец подержанных автомобилей.

Оливер положил на тарелку тост и пару кусочков дыни, зажал под мышкой бутылку воды и уже развернулся, чтобы уйти. Поскорей бы убраться отсюда в свою комнату.

Папин голос заставил его застыть на месте. Улыбка вмиг исчезла с лица Баптиста.

– Оливер, присядь. Поешь с отцом, ты ведь можешь с этим справиться.

«Нет. – Оливер не шевелился. – Пожалуйста, только не это».

– Садись!

«Да садись уже».

Оливер развернулся, словно в замедленной съемке, и сел за противоположный конец стола, под свет галогенной лампы. Во всем доме еще царила темнота. Они сидели под лампой друг напротив друга, как на сцене. Так он не сможет проглотить ни кусочка. Оливер отодвинул тарелку.

Папа наклонился вперед, от него пахло кофе.

– Оливер, я хочу знать, как у тебя дела. С тобой постоянно случаются эти приступы. Ты больше ничего не ешь, ты какой-то отрешенный. Я волнуюсь.

Эти слова звучали как зазубренный текст из энциклопедии для родителей.

Запереться бы сейчас в комнате, воткнуть наушники своего айпода в уши, музыку включить погромче. Прямо сейчас. Оливеру так этого хотелось, что он даже вздрогнул.

– Оливер… – Папа использовал его имя, как тиски, которые зажимали подбородок и разворачивали к нему его лицо. Он знал, какой тон голоса должен заставить его насторожиться, к этому он приловчился за долгие годы. – Почему, Оливер? Если есть что-то, что тебя гнетет, скажи мне об этом. Прямо сейчас.

На глаза отца падала тень. Оливер, как загипнотизированный, смотрел в эти темные глазницы.

– Оливер, я точно знаю. Это же очевидно, правда?

«Я точно знаю».

Он слышал эту фразу во вчерашнем сне. Определенно слышал. Если бы он постарался, то наверняка смог бы вспомнить этот сон. Нужно только полностью погрузиться в воспоминания. Но вспоминать небезопасно. Хотя это всего лишь сон.

«Нет!»

Он услышал это слишком поздно. Он уже погружался.

Вверх по лестнице, ступенька за ступенькой. Он преодолевает одну, потом вторую, каждая ступень – как победа над собственным телом. Вверху есть дверь, полоска света над порогом отмечает его цель. Там он сможет укрыться даже сегодня, она не оставит его в беде, вопреки всему этого не случится. Нужно только преодолеть эти четыре ступени, три, две. Он каждую ночь поднимается по этой лестнице, на этот раз он доберется, на этот раз он поднимется до самого верха. Мимолетный свет погас. У него ушло на это слишком много времени, теперь придется нащупывать последнюю ступеньку в темноте. Половицы на лестничной площадке скрипят под его ногами. Где-то здесь должен быть выключатель с маленьким красным огоньком, но он не может его найти, пятна света пляшут перед глазами. Он обеими руками ощупывает грубую штукатурку на стене, дверную коробку, круглую ручку замка. Он лезет в карман, натыкается на теплый металл ключа, который он не бросил ей под ноги – забыл. Кружится голова. Нужно сесть, скорее, темнота вращается вокруг него. Он опускается на коврик у двери, руки упираются во влажную ковровую дорожку, камешки впиваются в пальцы. Он все еще ничего не видит, с тем же успехом можно вообще закрыть глаза. Но слух в темноте обостряется.

И он слышит голоса.

Ему еще никогда не удавалось дойти до голосов.

«Прочь, разворачивайся сейчас же, беги вниз по лестнице», – говорит Аспид.

«Заткнись, чертова тварь!»

Низкий голос Розы. Она спокойна, она всегда такая спокойная и немного раздраженная, словно все вокруг себя презирает. Он не может разобрать, что она говорит. Ей отвечает мужской голос, нет, мужчина кричит. Оливер слышит каждое слово: «Только не думай, будто я не знаю, что здесь происходит. Я точно знаю, моя дорогая, я точно знаю». Ему знаком этот голос.

Папа.

В дверь постучали, и тут же вошла Элли, как всегда, не дав Ханнесу шанса сказать «войдите». В руках она держала стопку документов, высматривая на цыпочках, на какую из бумажных башен вехтеровского замка ее водрузить.