Подвал. В плену - Николь Нойбауэр

– Да, это на него похоже! – фыркнула Лили. – Про меня он никому не рассказывает. Я не вписываюсь в их идеальную семейку.

– Ты и правда есть не хочешь? Запеканка, кстати, очень вкусная.

– О господи, только не это! – Лили вытащила наушники-затычки и бросила их на покрывало. – Я здесь вообще есть не могу. И даже запаха этой еды не переношу.

– Не такая, как дома?

– Здесь все не такое, – заговорщически шепнула она, наклонившись к Вехтеру. – Эта тетка не в своем уме. Все время что-то вяжет. И Рождество не празднует. Промыла моему папе мозги, так-то.

В один миг она превратилась в маленького ребенка, потерпевшего кораблекрушение в море из покрывал. У Вехтера в голове всплыл образ Оливера с рыжими локонами и бесцветными глазами, еще одного ребенка, который тоже казался очень маленьким среди громадной мебели для взрослых.

– Я вообще все здесь считаю дерьмом… Хочу домой. Я хочу знать, где моя мама, – сказала Лили.

– А что с ней?

Девочка пожала плечами:

– Понятия не имею. Устраивает где-то вечеринки. Но зря я вам все это рассказываю, вы ведь все равно ничего не знаете.

– Наверное, нет.

Как же она права! Что он вообще знает об этом мире?

– Тосковать по дому мне приходилось нечасто. Я потерял свой дом примерно в твоем возрасте. Как я, старый дурак, могу еще что-то об этом помнить? – Он постучал себя кулаком по лбу. – Честь имею.

– Подождите!

Вехтер остановился. Хотя стоило уже поторопиться в уборную.

– Что такое?

– Извините. Ну правда. Я ведь не знала.

– Да ничего. Спускайся вниз, девочка. Они тебя ждут.

Он исчез до того, как успел пожалеть о последней фразе. «А может, это так и есть на самом деле. Может, это вовсе и не ложь во спасение заблудшей девочки», – думал он, шагая по коридору. Она могла бы остаться здесь. А его этот дом снова выплюнет в темноту, на дорогу, которая приведет его в квартиру, полную коробок после переезда.

Лили сидела за завтраком, втянув голову в плечи и зажав ладони между коленок, совсем как в детстве, когда она рвала книги, роняла стаканы с соком на кухне и разрисовывала обои черными фломастерами. Как и тогда, сейчас она тоже молча смотрела перед собой на стол, словно всем телом говоря: «Я не слушаю. Я не слушаю. Я не слушаю».

– Ты точно знаешь, почему я устраиваю этот разнос.

Ханнес стукнул кошельком о столешницу. Позавчера здесь лежала двадцатка. По дороге к двери он все еще раз тщательно проверил, но внутри лишь звенело несколько центов в отделении для мелочи. Это был уже третий раз с тех пор, как Лили поселилась у них.

– У меня не хватает денег. Снова.

– Ты зарабатываешь слишком мало? – Уголки губ Лили слегка вздернулись вверх. – Нужно быть внимательным при выборе профессии. Может, тебе занять? У меня есть еще одна двадцатка наверху.

«О-м-м-м-м-м-м. Только не вестись на провокации. Только бы не броситься на нее. Это именно то, чего она добивается», – подумал Ханнес, закрыл глаза и начал обратный отсчет. Десять, девять, восемь… На семи он открыл глаза.

– Ты обворовываешь меня. Вот уже несколько недель.

– Глупости! Мне это и не нужно совсем. Мама всегда давала мне достаточно денег, в отличие от тебя.

– Не делай из меня дурака. Здесь десятка, тут двадцатка…

– Допрашивать можешь своих преступников, но не меня.

– Мы не допрашиваем, мы берем показания. Допросы проводили нацисты.

Лили фыркнула и горько усмехнулась:

– А в чем разница?

Он засунул руки поглубже в карманы куртки, чтобы не схватить эту девчонку за шиворот и не развернуть к себе лицом. В сарае стояла заготовка подарка, за работой над которым он провел много часов, лишая себя сна. Первым желанием Ханнеса было разломать его и сжечь в камине.

– Если тебе это не нужно, зачем же ты так поступаешь? Ищешь причину, чтобы вылететь отсюда?

– Ты же только того и ждешь. И куда ты хочешь меня отправить? В монастырь? Обратно к маме, где бы она сейчас ни находилась?

Ханнес поднял руки и снова опустил. Он не знал ответа. Аня больше не отвечала на звонки. Она отправила дочку к Ханнесу на такси, как Моисея в корзинке по Нилу. Только у Лили не было с собой корзинки, лишь чемодан на колесиках, и на щеках ее виднелись потеки туши. Отправили Лили на папочкино подворье с вонючими курами, к его повернутой на экологии бабе, которая была лишь вдвое старше ее самой. Персональный кошмар для Лили.

«Маме нужен отпуск, только до конца каникул. Чао, веди себя хорошо, мое золотце, мама тебе позвонит».

Мама так и не позвонила.

«Ты маме больше не нужна, мое золотце».

Но и Ханнесу она не нужна. Нет, вот дерьмо, конечно, она ему нужна, просто он не мог с этим справиться. У них не было места, времени, резервов. Они жили на пределе. Ханнес посмотрел на часы. Именно сейчас он должен сидеть на утреннем совещании. А он здесь, и все из-за того, что Лили встала пораньше, чтобы с ним позавтракать. Он мог бы и догадаться, что все это закончится ссорой. Лили заметила, что он проверил время. Она ничего не сказала. Тем хуже.

Ханнес зашел с другой стороны:

– Мы, вопреки всему, все же одна семья.

– Вы не моя чертова семья! Я хочу домой! – Она обхватила себя руками.

В ней больше не осталось ничего детского: брови почти полностью выщипаны, волосы выкрашены в матово-красный цвет. В вырезе футболки виднелись тонкие плечи. Кто она такая? Эта девочка больше не имеет с ним ничего общего. По прихоти природы ей достался цвет глаз Ханнеса, и она точно так же приподнимала верхнюю губу, когда смеялась. Когда-то у Ханнеса был ребенок с зелеными глазами, и он его потерял.

– Мы – твоя семья.

Он и сам в это не верил. Он словно слышал собственный голос со стороны.

Она вскочила и кинулась к двери. Ханнес бросился за ней, схватил за руку, сжал крепче, чем хотел:

– Куда ты бежишь? Мы еще не закончили.

– Ай, ты с ума сошел? Руки прочь! – Лили вырвалась. – Убери от меня свои грязные лапы!

Ханнес сжал кулаки, его грудная клетка раздулась, втягивая воздух. С каждым вдохом он был все ближе к тому, чтобы ударить ее по лицу, слева и справа. Как такое могло случиться, чтобы собственная дочь пробуждала в его душе самое отвратительное – спящего монстра, о котором Ханнес, казалось, давно забыл?

– Если тебе все здесь совершенно безразлично, – произнес он, стараясь оставаться спокойным, – если тебе все равно, тогда лучше возвращайся к матери. Или куда-нибудь еще.

Лили приглушенно всхлипнула и выбежала из кухни.