Подвал. В плену - Николь Нойбауэр

Королева изо льда. Элли взглянула в окно, за которым падали снежные хлопья. Милая. Всегда правильная. Никто ничегошеньки не знал о Розе Беннингхофф, об этом она позаботилась еще при жизни. Элли кивнула мальчику, который снова склонился над тетрадью.

– Ваш сын?

– Не говорите ничего, я знаю, что уже поздно. Но здесь он может выполнить домашнее задание и поесть чего-нибудь. И я не хочу, чтобы он каждый вечер оставался дома один…

– Не стоит извиняться. Я не отлавливаю курильщиков и не работаю в управлении по делам молодежи.

Алекс рассмеялся.

– Тогда мне повезло, что меня допрашивает комиссия по расследованию убийств.

– Его мать, наверное, тоже работает?

Алекс осел, словно получил удар под дых.

– Его матери уже нет… В общем, она никогда… Официально, но… живет она не здесь. – Он затушил сигарету в пепельнице и обжег палец. – Это все довольно сложно.

Еще одна ошибка. Элли быстро допила пиво.

Алекс выпрямился:

– Хотите еще что-нибудь выпить? Пожалуйста.

– Нет, спасибо. Завтра в четверть девятого мне уже нужно сидеть на рабочем месте.

Она встала и взяла пальто. Алекс поспешил выйти из-за стойки и помог ей одеться. Запах сигаретного дыма и выделанной кожи ударил ей в нос.

«Ничего ведь не произошло, Элли».

– Спасибо за пиво. Чао.

Она четко выучила, что должна делать женщина, если с мужчиной все складывается не совсем гладко.

Бежать.

Оливер оперся о подоконник, прикурил сигарету, глубоко втянул дым в легкие, пытаясь насладиться моментом. В голове было холодно и свободно, словно все развеял зимний воздух. Если бы был допинг, который мог бы удержать его здесь во времени и пространстве, то он непременно его проглотил бы. Лучше всю жизнь сидеть на наркотиках, чем ждать, когда воспоминания снова потянут тебя под воду. Периферическим зрением он все еще видел тени, готовые в любое время что-нибудь нашептать ему на ухо.

Отсюда его никто не сможет вытащить. Он уже долго сумел тут продержаться, здесь его дом. Единственный дом и единственный отец. Ноги его больше не будет в той грязной общаге с горластыми отморозками, не будет он жить на карманные деньги. Оливер теперь обитает в крутом особняке, денег хватает. Он никогда от этого не отказался бы. Он это заслужил. Так сказать, компенсация за причинение телесных повреждений.

У него был только папа. А у папы был только он. Если бы не папа, он просто убежал бы. Мама ушла, заболела раком. Рак языка. Папа говорил, что она всегда пила слишком горячий чай. Может, это и так. Медленное самоубийство. А его она оставила одного, перепоручила отцу. А что осталось бы, если бы кого-то из них двоих забрали? Папу или… его самого? Если бы одного из них посадили? Он никак не мог вспомнить, что тогда произошло. Он ведь способен сделать все что угодно, но у него не было воспоминаний, вместо них – большая черная дыра. Не за что зацепиться, ничего, на что можно опереться, никаких намеков, никаких следов. Лишь картинка с изображением двери, которая всплывала в неожиданных ситуациях, а «сейчас» было вполне реальным. «Сейчас» хватало его и трясло, кричало прямо в лицо, так что все остальное вокруг меркло. И голоса. Или тишина. Что из этого было настоящим, а что мерещилось? Пока он ничего не мог вспомнить, все шло хорошо. Лучше не думать об этом и дальше спокойно дышать, втягивать морозный воздух, такой реальный, почти такой же реальный, как та дверь. Оливер наполнил легкие холодом. Ему очень хотелось выбежать на мороз, бежать и бежать все дальше.

Пока все вокруг еще холодное.

Пока все вокруг еще спокойное.

Снегопад прекратился. Оливер выбросил окурок из окна на снег и прислушался к тихому шипению. Он должен был что-то сделать, а не просто сидеть здесь и ждать, пока рванет. А оно рванет, оно все приближалось, неудержимо. Он словно наблюдал за человеком, который надувает воздушный шар, пока тот не лопнет. Оливер сел за стол и одним касанием пальцев включил ноутбук. Из кармана джинсов он вытащил предмет, который хранил, как сокровище, и положил его рядом с клавиатурой. Моя прелес-с-с-сть. Крошечный шанс, что он сможет предотвратить взрыв, или по крайней мере задержать его, или просто оказаться в другом месте, когда он произойдет. Но для этого ему нужна помощь. Он вызвал страницу «Гугл» и стал набирать разные комбинации слов. Слишком много результатов поиска. Он решил добавить слово «Мюнхен» и получил ссылки на скучные статьи в прессе. Попытался проделать то же в поисковике Bing – безрезультатно. Становилось ясно: ему нужно глубже покопаться в сети. То, что один раз попало в Интернет, остается там. И ему даже не придется проверять все самому: машины, выполняющие эту работу за него, выдавали ответ на написанный крупными буквами вопрос:

«ЧТО ЗНАЕТ ИНТЕРНЕТ О…»

Экран на миг побелел, потом справа и слева появились рекламные объявления, и в конце концов под сухое потрескивание винчестера появился искомый ответ. Он все записал от руки, закрыл окно браузера и спрятал свое сокровище туда, где папа его никогда не найдет.

Давление упало, и он едва не потерял сознание. Он прижал кончики пальцев к вискам, сконцентрировался на том, чтобы не отключиться в напрасной попытке вспомнить. Прислушивался к тому, что было реальным. Ощущал давление кончиков пальцев, которые врезались в кожу, сдавливали сосуды под ней, пока те не начали пульсировать. Реальны книги на его письменном столе. Звуки из телевизора, стоявшего в общей комнате, которая ему не принадлежала.

«Закрой глаза, и ты увидишь, что тебе здесь принадлежит», – так сказал ему когда-то отец, это было много лет назад. Он тут живет. Почему он тогда прячется в своей комнате? Оливер спустился по лестнице в общую комнату. Папа сидел перед телевизором, расстегнув верхние пуговицы рубашки, под мышками проступили темные пятна.

По телевизору с адской громкостью шла какая-то викторина, но взгляд отца был направлен не на экран, а на черное стекло перед камином, куда-то в пустоту.

Оливер встал рядом с окном, широко расставив ноги, чтобы папа не заметил, как дрожат его колени. Голос ведущего из колонок плазменного телевизора заглушал шум в его голове.

– Расположите следующие фразы в правильном порядке:

A: Qui tollis peccata mundi.

B: Agnus dei.

C: Dona nobis pacem.

D: Miserere nobis.

Оливер пожалел о том, что в интернате ему пришлось учить латынь. Что-то там про церковь, что-то там про овцу. Какое отношение овцы имеют к церкви? С этим христианским дерьмом он никогда не мог разобраться, да он и в церкви-то ни разу не был. Полицейский с зелеными глазами знал бы ответ. У него в руках были молитвенные четки. И, кажется, никто этого даже не заметил, может быть, даже сам Оливер.

Папа поднялся, его глаза налились кровью. Таким Оливер его еще не видел. Папа ведь никогда не уставал. Он просто не мог устать.