Большой круг - Мэгги Шипстед

Джеймс Дулиттл выписывает один круг иприземляется. Полет короткий, всего пятнадцать минут, ничего необычного, заисключением непрозрачного капюшона нафонаре кабины, отрезавшего пилота отвсего, кроме приборов. Это называется «идти поприборам». Некоторые изних экспериментальны, втом числе гироскопический авиагоризонт «Сперри». Вего позднейшей модификации схематический рисунок самолета (вы) неподвижно размещен нафоне поворотного круга, черного внизу иголубого сверху (земля– небо), который показывает вам, каквы располагаетесь впространстве относительно горизонта. Прибор сделает возможным будущее. Раньше внелетную погоду, собственно, ине летали, тоесть посути немогло быть плановых полетов. Иуж точно никаких регулярных авиалиний. Пилоты почтовых самолетов рисковали, многие гибли. Раньше, если вы надолго теряли землю извиду, навас, скорее всего, можно было ставить крест. Залетите воблако, вероятно, кончите штопором и, наверное, даже непоймете, что происходит, пока небудет слишком поздно. Вверх, вниз, влево, вправо, насевер, наюг– все страшно путается, выбивая вас снеба. Выжившие описывали ощущение полной неразберихи.

Когда Дулиттл поднимается внебо сизобретением корпорации «Сперри», многие пилоты, хотя столько их собратьев ввинтилось всмерть, несчитают такой прибор необходимым, даже оскорблены подобным предположением. Более осторожные, пытаясь убедиться, что случайно несвернули, внимательно следят заприборами, хотя, если отвлечься ивойти вштопор, приборы тоже несильно помогут. Уцелевшие везунчики (втом числе Голец) вразговорах друг сдругом утверждают, будто мертвые мертвы, поскольку необладали чем-то неуловимым, волшебным.

Летать нужно тем местом, накоторое надеваются штаны, говорят они. Впереводе: настоящий пилот каждую секунду чувствует аэроплан задницей.

Нодело невзаднице, аво внутреннем ухе, вот вчем проблема. Ивнутреннее ухо постоянно врет.

Человек сзавязанными глазами, если его вертеть навращающемся стуле, когда движение замедлится, решит, что стул остановился. Когда стул остановится, он решит, что началось движение вобратном направлении. Ошибка происходит унего глубоко вухе, там, где несут службу микроскопические волосковые клетки итекучая жидкость вполукружных каналах костного лабиринта. Эти крошечные, невероятно хрупкие внутренние приборы сигнализируют онаклонах, поворотах головы– миниатюрное чудо, несомненно, ноплохо приспособленное дляполетов.

Вообразите биплан. Предоставленный сам себе,он, разумеется, накренится имедленно войдет внезаметное, коварное скольжение, начто пилот может ине обратить внимания, если реальный горизонт скрыт ночным мраком илиоблаками. Если вы скользите уже довольно долго, низадница, нивнутреннее ухо нестанут утруждать себя исообщать вам оскольжении, ибез помощи необходимых приборов вы будете думать, будто все еще летите прямо натойже высоте. Нонос самолета уже смотрит вземлю, его траектория изменяется, исамолет рано илипоздно войдет вштопор. Скоро вы обнаружите, что скорость полета возросла, авысота уменьшилась, что двигатель стонет, расчалки поют, стрелки наприборах движутся, авы вдавлены вкресло. Безавиагоризонта вы решите, что аэроплан ныряет (скорость возрастает, высота понижается), ане поворачивает. Тогда самолет может выйти навертикаль иливообще перевернуться, и, потянув ручку насебя, чтобы поднять нос, вы только дальше уйдете вштопор.

Это называется «смертельный штопор».

Теперь произойдет одно изтрех. Либо вы вынырнете из-под облака ивам хватит времени разобраться, где земля, выровнять крылья инормализовать полет. Либо аэроплан развалится поддавлением. Либо вы спиралью вонзитесь прямо вземлю, океан иличто увас там внизу.

Точные приборы покрайней мере дадут вам шанс выровняться, даже если облако будет все время ползти вниз икоснется земли подобно опушке прозрачной мантии Бога. Норазобраться сгоризонтом непросто. Небо полно ловушек исоблазнов. Посвидетельствам летчиков, воблаках показатели приборов начинают прыгать, хотя, разумеется, это нетак; лгали их собственные тела, нестрелки. Внутреннему уху вштопоре удобно. Даже после того, каквы все отладили иприборы указывают напрямой ировный полет, поскольку так оно иесть, ваше ухо сопротивляется. Вы человек сзавязанными глазами навращающемся стуле. Жидкость вполукружном лабиринте все еще движется поспирали, икрошечные сенсорные волоски внушают вам, будто вы тоже движетесь поспирали. Ваше ухо умоляет вас вмешаться вуправление, чтобы остановить движение поспирали. Иногда летчики слушаются иввинчиваются вштопор пополной. Туманное небытие скрывает землю, истину.

Трудно верить датчикам, скоплению бездушных маленьких окошек наприборной доске, трудно сопротивляться требованиям тела, которые также несомненны, какито, что вы живете, дышите, погружаетесь вворонку смерти.

Нона самом деле все иначе. Внутри облака голова увас идет кругом. Больше ничего.

* * *

Навторой месяц шестнадцатого года Мэриен, воктябре, рушится фондовый рынок. Черный четверг. Черный вторник. Все уходит вштопор. Все разваливается.

НоМэриен почти ничего незамечает. Уолл-стрит кажется далекой, аона все-таки летает.

Сверху сверкающие осенней пестротой горы напоминают покрытые лишайником камни, яркие, выпуклые, иМэриен представляет, что это иесть камни, асама она уменьшилась доразмеров мошки. Ивпрямь, какая разница между ней имошкой? Относительно расстояний между планетами? Размеров Солнца?

Нет, каждый день летать нельзя, говорит Голец, когда она просит. Нельзя слишком быстро добиться слишком многого. Нужно время, навыки должны войти втебя.

Да ив любом случае он неможет каждый день давать Мэриен уроки. Ему надо вКанаду, он забирает выпивку вкакой-то деревушке, потом летит обратно через границу, приземляется накакой-то куцей, спрятанной вгорах посадочной полосе. Там его ждут люди вавтомобилях, которые повезут груз понеизвестным адресам. Народ хочет пить. Народ хочет запить свои тревоги. Если Голец садится после наступления сумерек, бутлегеры освещают полосу фарами, превращая ее вмаленький светящийся зеленый прямоугольник вогромной темной пустотегор.

Мэриен продолжает работать уСтэнли. Однажды чуть неустраивает аварию, приповороте заугол ссилой нажав натормоз, думая, что отклоняет руль направления.

Голец уверяет, дляумения нужна только практика. Чтобы стать хорошим летчиком, ну тут нужно очень много практики, немного природных способностей ицелое ведро терпения. Великим летчиком? Голец пожимает плечами. Невсем дано.

Она непризнается ему, что решила стать лучшей. Голец, наверное, ответилбы, такого небывает, стакимже успехом она могла решить стать настоящей птицей, нодаже птицы погибают, попадают вшторма, напарываются напрепятствия, неверно рассчитав траекторию своего последнего полета.

После шести уроков почасу она летит одна. Голец считает, лучше раньше, чем позже, чтобы она невбила себе вголову чего лишнего.

–Просто лети какобычно,– советуетон.

Мэриен поднимается, она одна внебе, нослишком сосредоточена, чтобы трепетать восторгами. Указывая наошибки, ее преследует голос Гольца. Она подскакивает приприземлении, иГолец машет: взлетай опять. Она выписывает круги, выпрямляет траекторию, долго пристраивается кземле. Такая надежная, устойчивая земля, когда наней стоишь, приприближении становится шаткой, непрочной. Голец машет. Еще. Давайеще.