Чужое лицо - Эдуард Тополь

Военный комендант города Котельнич

майор Криворуков Д.М.

Котельнич, 26 ноября 1981 г. 0 часов 55 минут

НАЧАЛЬНИКУ ЦЕНТРАЛЬНОГО ВОЕННО-МЕДИЦИНСКОГО УПРАВЛЕНИЯ МИНИСТЕРСТВА ОБОРОНЫ СССР

генерал-полковнику медицинской службы

Комарову Ф.И.

ПРИКАЗ № 89/762

В связи с несчастным случаем, происшедшим с помощником начальника Генерального штаба полковником ЮРЫШЕВЫМ С.И., выпавшим из поезда и находящимся в связи с полученными травмами в городской гражданской больнице № 1 города Котельнич, ПРИКАЗЫВАЮ:

Незамедлительно организовать перевод и транспортировку полковника Юрышева С.И. из города Котельнич в московский военный госпиталь. Обязать врачей военного госпиталя принять все меры к скорейшему выздоровлению полковника Юрышева С.И.

Первый заместитель начальника Генерального штаба

генерал армии Ахромов С.Ф.

Москва, Генштаб СА, 26 ноября 1981 года

Приписка от руки:

Федор Иванович! Нужно сделать все возможное, чтобы вернуть Юрышева в строй. Это один из наших лучших и талантливых офицеров. Семейное горе – гибель сына и развод с женой – выбили его из колеи. Проследите лично за его лечением. Все, что от нас потребуется, будет в Вашем распоряжении. Нужны ли импортные лекарства? Сообщите мне, когда Юрышева смогут посетить маршал Опарков и другие офицеры Генштаба.

С уважением, Ахромов

ПЕРВОМУ ЗАМЕСТИТЕЛЮ НАЧАЛЬНИКА ГЕНЕРАЛЬНОГО ШТАБА генералу армии Ахромову С.Ф.

ДОНЕСЕНИЕ О ВЫПОЛНЕНИИ ПРИКАЗА № 89/762

Согласно Вашему приказу № 89/762 от 26 ноября 1981 г., сегодня, 28 ноября 1981 года, полковник ЮРЫШЕВ Сергей Иванович доставлен из города Котельнич в Москву, в подмосковный военный госпиталь № 214/67. В связи с переломом руки и травмой головы помещен в хирургическое отделение. Состояние больного удовлетворительное. Медперсонал госпиталя принимает все меры для снятия головных болей и других последствий сотрясения мозга. Произведенные незамедлительно по прибытии больного электроэнцефалограммы, рентген головы и внутренних органов не показали серьезных нарушений исследуемых органов, что позволяет надеяться на успешное физическое выздоровление больного. Однако ни отечественная, ни зарубежная медицина не располагает лекарственными препаратами, способствующими лечению ретроградной амнезии и восстановлению памяти. Поэтому большую роль в деле восстановления памяти у полковника Юрышева С.И. могут иметь регулярные посещения его родными и товарищами по службе. Полагаю, что такие посещения можно будет начать через несколько дней, когда больной избавится от головных болей.

Начальник госпиталя полковник медицинской службы Левицкий Б.Р. и начальник хирургического отделения полковник медицинской службы Тарусов Л.П. поставлены мной в известность о личной заинтересованности маршала Опаркова в скорейшем выздоровлении полковника Юрышева.

Начальник Центрального военно-медицинского управления Министерства обороны СССР

генерал-полковник медицинской службы Комаров Ф.И.

28 ноября 1981 г.

Военный госпиталь № 214/67 находился на окраине Москвы, за Сокольниками, в небольшом, окруженном высоким кирпичным забором парке. Длинное белое шестиэтажное здание, высокие окна, просторные теплые палаты. Первую неделю Ставинский-Юрышев еще продолжал симулировать головные боли, головокружения и тошноту – он боялся встречи с бывшими сослуживцами и друзьями Юрышева. Но от привилегированной палаты он отказался с самого начала, сославшись на то, что боится одиночества. Ведь главной целью его рискованной затеи было – влезть в шкуру Юрышева, освоить хотя бы азы офицерского этикета и привычек. И в шестиместной офицерской палате, куда его поместили, он жадно слушал бесконечный треп выздоравливающих молоденьких лейтенантов и капитанов, раненных в Афганистане. Эти ребята были счастливы, что выбрались из Афганистана, отделавшись огнестрельными ранениями или контузиями. И они не скрывали своей радости по этому поводу – внизу, на втором этаже госпиталя, были те, кому повезло в Афганистане куда меньше: там находились палаты для солдат и офицеров, ставших жертвами собственного химического оружия, газовых атак Советской Армии. Это отделение больные втихаря называли между собой «газовка». Вход туда был строго запрещен не только всем остальным больным госпиталя, но и медицинскому персоналу, который к этому отделению не имел отношения. Больных в это отделение привозили только по ночам и так же по ночам вывозили трупы. Разговоры об этом отделении строго пресекались больничным начальством. И все-таки весь госпиталь знал, что «газовка» – это сплошные паралитики с гниющей от токсичного газа кожей совершенно нечеловеческого темно-зеленого и сине-зеленого цвета. Ожоги этим экспериментальным токсичным газом советские солдаты получали тогда, когда прихотливый горный ветер афганских ущелий неожиданно менял свое направление как раз в момент очередной советской газовой атаки на афганские деревни и партизанские отряды и облако зеленовато-желтого газа настигало самих нападавших. Паралич, кожный зуд, а затем не поддающееся лечению гниение кожи. Из «газовки» было только два выхода: сразу в морг или, для начала, – в закрытый дом инвалидов.

Поэтому у всех остальных раненых, попавших не в «газовку», а в обычные госпитальные палаты, чаще всего было удивительно веселое для раненых настроение. Они знали, что после выписки из госпиталя их уже не пошлют обратно в Афганистан, а либо комиссуют, либо отправят в тыловые гарнизоны. Они так и говорили – «тыловые гарнизоны», словно оккупация Афганистана была войной, фронтом, а все остальные войска на территории СССР – «тыловыми войсками». Эти-то словечки – «тыловые войска», «автопилот», «буккер», «арсенал», «вахта», «самонаведение», «ларингофон», «вероятность попадания» – и военный жаргон – «старлей», «комполка», «салага» – жадно впитывал Ставинский и, закрыв глаза под марлевой повязкой, которая укрывала его разбитое лицо, повторял их про себя по нескольку раз, заучивал наизусть. Как ни странно, офицеры почти ничего не рассказывали о самой войне в Афганистане – только байки и анекдоты об офицерских училищах, учениях и гарнизонной жизни. И конечно, о бабах. Лишь по ночам, во сне, эти двадцатипятилетние мальчишки скрипели зубами, кричали «Огонь!» и «Мама!», и однажды в сортире, который был и курилкой, Ставинский, морщась от боли в разбитой челюсти, хриплым голосом спросил у одного из них – молодого старшего лейтенанта Лаврова:

– Ты сегодня полночи кричал «Огонь!». Что тебе снилось?

Лавров посмотрел на него своими серыми, с пушистыми мальчишескими ресницами глазами и сказал негромко:

– Вам повезло с болезнью, товарищ полковник. Мне бы вашу потерю памяти… – Потом он хмуро затоптал недокуренную сигарету и ушел в палату.

Но в ту же ночь Ставинский узнал, что снится по ночам этим офицерам. Среди ночи из соседней офицерской палаты, крича и срывая бинты со своего обожженного тела, выполз контуженный здоровяк вертолетчик младший лейтенант Василевский. Неделю назад вертолет Василевского был сбит афганскими партизанами в Кандагаре, машина загорелась и рухнула, и только чудо и снег горного склона, куда упал вертолет, спасли Василевского. Теперь, среди ночи, Василевский выполз из палаты и, насмерть перепугав дежурную медсестру, как-то дико, на четвереньках, по-обезьяньи взобрался по пожарной лестнице на чердак госпиталя. Санитары догнали его уже на крыше, в снегу, скрутили и притащили обратно в палату. Но, истекая гнойной кровью, сочившейся из незаживших еще ожогов, он вырывался из рук санитаров и кричал: