Ретт Батлер. Вычеркнутые годы - Татьяна Осипцова

Как раз до дыры, прикинул Ретт, вновь вглядываясь в отверстие. К его разочарованию, на нем не оказалось ни одного серьезного выступа, на который можно было бы накинуть скользящую петлю. Ему пришло на память, как в детстве, если ствол дерева был слишком высоким и гладким, а залезть на него хотелось, он закидывал на нижние сучья палку с привязанной к ней веревкой. При удачном забросе палка ложилась поперек и, перехватывая веревку руками и ступая по стволу, он забирался на дерево.

«Кирка, – сообразил Ретт. – Кирка еще лучше палки, которой здесь нет».

Не желая тревожить скелет, он обполз его, дотянулся до орудия горняка и взвесил его на руке. Тяжелое и прочное на вид, оценил Батлер и взялся прилаживать к середине рукоятки шелковую веревку. Он привязал ее двумя морскими узлами и подергал – узлы затянулись еще туже.

Набираясь сил перед первым пробным броском, он пару раз хлебнул воды из фляжки, болтающейся на ремешке, возблагодарив господа, что она не пострадала при падении.

Первый раз он даже близко не попал в дыру. И второй, и третий, и четвертый… Ретт едва мог стоять на коленях. После каждого броска, сопровождаемого взрывом боли в ноге, ему приходилось опираться на руки, пережидая, пока боль немного утихнет. Помимо того, что поза была неудобной для метания, железная кирка непредсказуемо искривляла траекторию полета. Но Ретт бросал снова и снова, и после каждых пяти-шести попыток в изнеможении падал ничком. Нога от его потуг болела уже не переставая.

Когда кирка впервые долетела до отверстия и, едва коснувшись края, упала, он поверил, что спасение возможно. Но ему пришлось совершить еще десятки бросков, прежде чем зубец кирки впервые зацепился за камень. Рукоятка покачалась под отверстием, подобно маятнику, и метательный снаряд вновь упал под ноги Батлеру.

Подумав, что уже наловчился, Ретт дал себе передышку, чтобы набраться сил перед очередной попыткой. Он докурил последнюю половинку сигары, хлебнул из фляжки, попутно отметив, что воды осталось всего на несколько глотков, посмотрел на посиневшее небо в дыре и встал на четвереньки. Нога отозвалась болью, от которой потемнело в глазах. Переждав немного, он подтянул к себе кирку, примерился и кинул. Орудие целиком пролетело отверстие и осталось на поверхности! Конец веревки болтался на уровне вытянутой руки Батлера. Прикинув, что древко длиннее диаметра дыры и, если удастся уложить его поперек, послужит прочной опорой, Ретт стал осторожно, по несколько дюймов, подтягивать веревку. Конец ее достиг уровня пояса Ретта, палка так и не показалась в отверстии, но она больше не двигалась. Он подергал шнур, вначале осторожно, затем со всей силы, и, наконец, обернув его вокруг ладони, повис на нем. Натянутая как струна веревка выдержала!

Батлер несколько раз глубоко вздохнул, унимая волнение. Ему подумалось, что трюк, который он собирается проделать, под стать цирковому акробату, а не мужчине пятидесяти трех лет от роду и весом около двухсот фунтов. Представив, как будет выглядеть, болтаясь на тонкой веревке под сводом пещеры, он невесело усмехнулся и решительно взялся за шнур.

Чтобы не скользить по шелку, Ретт каждый раз заводил руку так, что веревка обхватывала запястье. Под тяжестью его тела шнур мертво впивался в кожу, и только тогда он освобождал другую руку и цеплялся за шнур выше, еще на несколько дюймов приближаясь к спасению. Ему пришлось повторить эту манипуляцию не менее пятидесяти раз, пока обвитая шнуром левая рука не коснулась ноздреватой породы. Онемевшей от напряжения правой рукой Батлер шарил по краю дыры, ища, за что уцепиться. Нащупал выступ, показавшийся крепким, и лишь после этого отпустил веревку и мгновенно вскинул левую руку, хватаясь за край отверстия и одновременно подтягиваясь. Через несколько секунд он ничком лежал камнях, не имея сил пошевелиться.

Багровое солнце почти спряталось за соседней горой, окрашивая в причудливые цвета склон, на который выбрался Батлер. Наконец он поднял голову. Огненно-алые скалы отбрасывали фиолетовые тени, а ближайшая вершина в вечерней дымке казалась призрачно-голубой. В другое время подобный пейзаж, безусловно, восхитил бы Ретта. Но он всего лишь искал глазами лагерь в долине и, не найдя, понял, что оказался на противоположном склоне горы.

Теперь следовало подумать, в каком направлении двигаться, чтобы путь до лагеря оказался короче. Нащупав фляжку, Ретт допил остатки воды, стараясь припомнить, сколько шагов и в каком направлении они с Маферсоном проделали по пещерам и тоннелям.

Чертов Маферсон! Можно ли было предположить, что безобидный на вид неудачник спятит при виде золота и решится убить своего хозяина?

Сообразив, что тоннели между пещерами чаще всего вели вправо, на восток, а вошли они с юга, Ретт решил повернуть тоже на восток, хотя и не был уверен, что этот путь окажется короче. Он вытащил кирку, застрявшую в щели между глыбами песчаника, подтянул веревку и аккуратно обмотал ее вокруг древка. После этого попробовал встать, опираясь на кирку, как на костыль. Покалеченная нога, которую он держал на весу, отзывалась ослепляющей болью при каждом движении, но он, сжав зубы, медленно заковылял на одной ноге, помогая себе костылем.

Стемнело, но полная луна не давала мраку сгуститься, и Батлер решил не останавливаться. Преодолев всего пару сотен футов, он уже обливался потом от усилий и испытывал жажду. Он вспомнил, что ни сегодня, ни накануне не заметил на склоне ни одного ручейка. Джаба гонял лошадей на водопой за две мили.

«Я должен добраться до рассвета, – твердил себе Ретт, – иначе совсем выбьюсь из сил».

Это произошло раньше, чем он предполагал. Путь ему преградила пропасть, расширяющаяся на спуске, и пришлось обогнуть ее, забравшись выше по склону. Камни осыпались под костылем, он только мешал при подъеме, и тогда Ретт пополз. Какое-то время он полз, цепляясь за каменные выступы, не выпуская кирки из рук, но затем потерял ее, не заметив, где. Обнаружив пропажу, он не стал возвращаться, ощущая, что сил встать на ноги все равно не хватит. Не давая себе отдыха, он полз и полз, не раз огибал скалы и расщелины и вскоре уже не соображал, куда движется.

Когда забрезжил рассвет, он понял, что ненароком потерял направление. В изнеможении от усталости, боли и отчаяния он опустил голову на израненные, саднящие кисти рук и забылся тревожным сном. Его разбудило движение воздуха, будто смрадным ветром пахнуло на лицо. Совсем рядом послышалось похлопывание крыльев. Ретт открыл глаза и поднял голову. В дюжине шагов на вершине острого камня устроился лысоголовый гриф и, замерев, уставился немигающим зрачком.

«Прилетел сторожить добычу. Неужели и меня ждет участь того несчастного золотоискателя? Нет, чертова птица, я еще жив!»

Батлер нашарил рукой камень и бросил. Он не попал в грифа, зато спугнул, и тот, соскочив с камня и похлопав крыльями на разбеге, взмыл ввысь. Некоторое время Ретт следил за парящим на фоне светлеющего неба падальщиком, затем огляделся. Его окружали голые камни. У редких кустиков, имевших силы прижиться на склоне, почти отсутствовала листва. Картина выглядела столь безрадостной, что у Батлера упало сердце. Его давно мучила жажда, язык стал жестче наждачной бумаги, а на зубах скрипел песок. Он понимал, что недолго продержится без воды, и из последних сил вновь пополз вперед. Повязка на ноге давно размоталась, и посиневшая распухшая ступня взрывалась болью при каждом движении, при каждом прикосновении к камню. Преодолев очередные полсотни футов, Батлеру почудилось, что впереди он видит зелень. Настоящую зелень, кусты или деревья. Он удвоил усилия, но прошло не менее часа, прежде чем он, уже изнемогающий под жаром солнца, достиг спасительной тени кустарника, выросшего вдоль горного ручейка. Ширина русла указывала на то, что в другое время года поток бывает обильным, но сейчас вода едва струилась по камням и уступам, застаиваясь в немногих углублениях, к одному из которых и припал Батлер, черпая живительную влагу разбитыми в кровь, онемевшими от напряжения ладонями. Вдоволь напившись, он обмыл лицо, пригоршнями выливал воду на волосы, испытывая облегчение от прохладных струек, стекающих по шее за ворот истрепанного пиджака. Затем он наполнил фляжку и наконец опустил в бочажок чудовищно распухшую посиневшую ступню. Через минуту ему показалось, что боль стихает, и он, не вынимая ноги из воды, с облегчением откинулся на спину.