Фима. Третье состояние - Амос Оз

Аннет ответила:

– Довольно. Прекратите. Снова вы доводите меня до слез. Вы мне очень помогли, Фима, своим умением слушать, отдаваясь собеседнику всем сердцем, проявляя подлинную симпатию. Я думаю, что никто во всем мире еще не слушал меня так, как вы. А я повела себя как спятившая эгоистка, зацикленная исключительно на себе. Сожалею, что я вас обидела.

И добавила, что он сейчас подкрепил ее веру в сны – именно этой ночью, когда Фима видел ее во сне, Ери действительно позвонил из Милана. Голос его звучал жалко. Сказал, что понятия не имеет, чем же это закончится. Дескать, время все излечит. Только постарайся не ненавидеть меня.

– Время… – начал было Фима, но Аннет накрыла ладонью его губы:

– Давайте помолчим. Позавчера мы наговорились с лихвой. Давайте просто посидим молча пару минут, а потом я пойду. У меня намечена тысяча дел. Но мне хорошо с вами.

И они молчали. Фима уселся рядом с ней на подлокотник кресла, рука его едва-едва касалась ее плеча, он испытывал жгучий стыд за окружающий хаос: нижняя рубаха с длинными рукавами валяется на кушетке, незадвинутый до конца нижний ящик выпирает из шкафа, пустые кофейные чашки толпятся на столе, повсюду газетные листы. Он проклинал пробуждающееся вожделение, мысленно клялся, что уж на сей раз поведет себя безупречно.

Аннет произнесла задумчиво, скорее себе, чем Фиме:

– Я причинила вам зло.

От этих слов Фима едва не расплакался. С детства в нем поднималась сладкая волна, когда кто-нибудь из взрослых говорил нечто похожее. С трудом подавил он порыв – рухнуть к ее ногам, как это проделал во сне ее муж. Впрочем, Фима не совсем был точен: это ведь случилось не во сне, а в его мыслях – когда он обдумывал сон. Но какая разница.

– У меня для вас добрая весть. Вашу сережка я нашел. Лежала в кресле, в котором вы сидите. И не поверите, какой я остолоп: увидев сережку утром, я подумал, что это светлячок, позабывший погасить свой фонарик. – И, набравшись мужества, добавил: – Но знайте, я вымогатель. Задаром не отдам вам светлячка.

Аннет расхохоталась. Она не перестала смеяться, даже когда он склонился над ней. Ухватила его за волосы и притянула к себе, чмокнула в кончик носа, как целуют малолетних детей:

– Этого достаточно? А теперь вернете мне мою сережку?

– Это даже больше того, что я заслужил. Вам полагается сдача.

И, к собственному изумлению, Фима обхватил ее колени и с силой потянул ее из кресла, и они упали на пол, и затопило его головокружение от нарастающего вожделения и отчаяния. Без лишних проволочек освободил он ее от одежды, хотя и пролагал себе путь вслепую, с искусностью лунатика, и стремительно проник в нее, ощущая, что не только его естество, но он весь, целиком, погружается в ее лоно. В считаные секунды изверг он из себя семя и протяжный рев. А когда вынырнул из небытия, пустой и невесомый, словно луч света, будто оставил в ней всю тяжесть своего тела, обрушились на него страх и ужас – осознание, что вновь он унизил и ее, и себя. И на этот раз все разрушил навсегда. Но тут нежные пальцы Аннет медленно прошлись по его голове, по затылку, и сладкая дрожь пробежала по всему Фиминому телу, даже кожа пошла пупырышками.

– Плакса-насильник, – прошептала Аннет и добавила: – Тише, тише, малыш. – И спросила: – Так найдется в этом доме капелька водки?

Фима перепугался, что она сейчас замерзнет, и принялся неуклюже натягивать на нее одежду, пытаясь что-то сказать, но ее ладонь снова прижалась к его губам:

– Помолчи же, болтунишка.

Чуть позже, приводя в порядок перед зеркалом свои чудесные волосы, она сказала:

– Я побежала. У меня тысяча дел. Только верни мне сережку, которую я заработала самым честным образом. Вечером я тебе позвоню. Сходим в кино. В “Орионе” идет чудесная французская комедия с Жаном Габеном.

Фима кинулся в кухню, вылил в стаканчик остатки ликера. В самый-самый распоследний момент ему удалось спасти электрический чайник, вода из которого почти полностью выкипела. Но сколько он ни силился, вспомнить, куда же положил сережку, так и не смог. Фима поклялся, что перевернет весь дом и еще вечером вернет ей в целости и сохранности ее волшебного светляка. Провожая ее до двери, он бормотал, что никогда-никогда себе этого не простит.

Аннет смеялась.

Они встретились на лестнице: одна спускалась, а вторая поднималась. Через минуту после того, как ушла Аннет, в квартиру вошла Нина Гефен. Седые волосы безжалостно острижены, в руках тяжелая корзина, которую она решительно водрузила на стол среди газет, консервных банок и грязных кофейных чашек. Резким движением закурила сигарету “Нельсон”. Пламя спички не задула, а погасила, энергично помахав рукой. И выпустила из ноздрей две струи дыма.

Фима усмехнулся, не нарочно, не отдавая себе в том отчета. Эта смена караула напомнила ему батальоны отцовских подруг, что приходили и уходили, сменяя друг дружку. Быть может, пора уже и Фиме завести трость с серебряным набалдашником.

– Что тебя рассмешило? – спросила Нина. Наверняка уловила сквозь сигаретный дым тонкий аромат женских духов. Не дожидаясь ответа, Нина добавила: – Вот и дама в красном, которую я встретила в парадном, улыбалась, словно сытая кошка. Не было ли у тебя, случаем, гостьи?

Фима собирался все отрицать. Мол, я не я и гостья не моя. В подъезде восемь квартир. Но удержался. Не мог он солгать этой худощавой, не избалованной жизнью женщине, так похожей на загнанную охотниками лисичку, – женщине, которую порой мысленно называл “моя любимая” и мужа которой он тоже любил. Фима отвел взгляд и пробормотал:

– Пациентка. Проходит курс лечения в нашей клинике. Как-то так получилось, что мы немного подружились.

– Ты открыл у себя в квартире филиал вашей клиники?

– Видишь ли, – Фима перебирал части расколовшегося транзистора, – муж, как бы это сказать, оставил эту женщину. Она пришла ко мне посоветоваться.

– Врачеватель разбитых сердец, – заметила Нина, и фраза, которой полагалось прозвучать едко, прозвучала жалко. – Прямо святой Фима, покровитель соломенных вдов. Еще немного – и тебе придется установить приемные часы и вести запись. Чтобы дамы заранее записывались на прием.

Нина вытащила из корзины пакет с моющими средствами, поставила его поближе к раковине. Фиме показалось, что губы ее, сжимающие окурок, подрагивают. Затем Нина извлекла из корзины продукты, открыла холодильник и вскрикнула:

– Какая гадость!

Фима попытался оправдаться: как раз позавчера вечером он навел основательный порядок, только холодильником не успел заняться.

– А когда возвращается Урн?

С самого дна корзины Нина достала небольшой сверток.

– В ночь с пятницы на субботу. Стало быть, завтра. Уж точно оба вы сгораете от нетерпения. Сможете устроить себе медовый месяц на исходе Субботы. Вот, я принесла тебе книгу о профессоре Иешаяху Лейбовиче. Ты сбежал, оставил книгу на ковре. Что с тобою происходит, Фима? Посмотри, на кого ты похож.