Изгои - Маргарет Мерфи

Андрич ждал его. Тем не менее Рикмену пришлось предъявить удостоверение охраннику, дежурившему в фойе. Охрана, похоже, входила в солидную сумму арендной платы. Он поднялся на лифте на верхний этаж и ступил в застеленный ковром коридор. На этом этаже было только две двери, по одной с каждой стороны холла.

Андрич был один. Он любезно поздоровался с Рикменом, но выглядел немного настороженно. Рикмен вспомнил их разговор с Грейс предыдущим вечером. Без сомнения, у Андрича есть основания не доверять полиции.

Они прошли в просторную гостиную, к потолку которой тянулись стройные колонны. Из ряда окон открывался красивый, как на открытке, вид на золотой закат за рекой Мерси. Основательные дубовые полы и дорогие ковры, разбросанные как ненужные воскресные газеты возле диванов, каждый из которых был рассчитан на пятерых сидящих. В огромном камине с дымоходом из нержавеющей стали полыхали дрова.

– Неплохо для съемной квартирки, а? – спросил Андрич.

– Очень уютно.

– Что до меня, то я не люблю запаха горящего дерева. Это напоминает о войне. Мы вырубали на дрова деревья в парках и на улицах. В Сараеве не осталось даже кустика.

– В трудные времена людям надо как-то выживать, – сказал Рикмен.

Он увидел искру изумления в глазах Андрича.

– Странно слышать подобные вещи от полицейского.

Рикмен неловко повел головой:

– Ну, мы тоже люди.

Андрич склонил голову в знак согласия и, несколько заинтригованный, указал Рикмену на один из диванов.

Телефон разок чирикнул, и тут же включился автоответчик. Во время их беседы звонили еще несколько раз – вне сомнения, с радио и телевидения с просьбами об интервью.

– Вы привлекаете внимание средств массовой информации, – заметил Рикмен.

Андрич глянул в сторону телефона:

– Не такое, как вы. – Он невозмутимо сидел напротив, элегантный, одетый во все черное.

– Я так не считаю, – возразил Рикмен. – Вы произвели большое впечатление. – Он опять заметил мимолетное изумление на лице серба.

– Я сказал то, что думал, и вам это не понравилось.

Рикмен пожал плечами:

– Я уважаю вашу точку зрения… Иммигрантам и беженцам трудно разговаривать с нами, я это знаю, и я их понимаю. Но мы стараемся защищать людей в этой стране, и нам приходится прибегать к различным видам сотрудничества.

Андрич внимательно смотрел на него, его глаза были темны и непроницаемы.

«Он мне откажет», – подумал Рикмен.

Андрич подошел к окну и стоял, глядя за реку.

– Я не стану осведомителем.

Но он не все еще сказал – Рикмен был уверен. Он ждал, и после короткой паузы Андрич продолжил:

– Я, возможно, мог бы переговорить с людьми. Разъяснить то, что вы сказали мне. Если они пойдут навстречу, очень хорошо. Если же нет… – Теперь он пожал плечами, и у Рикмена, смотревшего на его спину, сложилось впечатление, что хорошо сшитый пиджак скрывает впечатляющую мускулатуру.

– Звучит разумно. – Он ощущал, что Андрич все еще колебался, и знал, что попытка убеждать его дальше может только подтолкнуть к безоговорочному отказу.

Немного погодя Андрич глубоко вздохнул и спросил:

– Чего вы хотите?

– София Хабиб, девушка, которая была убита. Нам известно, что она не проживала в предписанном ей общежитии. Нам нужно знать почему.

– А вы видели эти общежития? – спросил Андрич.

Рикмен постарался скрыть улыбку:

– Вопреки тому, что показывают по телевизору, инспектор-детектив крайне редко выезжает на бытовые вызовы.

Андрич отвернулся от окна вполоборота, держа руку в кармане брюк, вежливый и безразличный.

– Буду откровенен. В большинстве случаев дома, отведенные под временное жилье, переполнены. Там сыро, грязно, а для девушки может быть и небезопасно. – В ответ на вопросительный взгляд Рикмена он пояснил: – На каждую одинокую женщину, прибывающую в вашу страну в поисках убежища, приходится двадцать мужчин. Некоторые из этих мужчин… – плохие люди. Другие… – Он вытащил руку из кармана и поднял ее, пытаясь подобрать слово. – Голодные? А она одна-одинешенька. Что она может сделать, чтобы защитить себя?

– Ладно, – сказал Рикмен, чувствуя, что сейчас он хоть чего-то достиг. – Я понимаю, почему она могла не захотеть остаться на месте. Но нам нужно знать, куда она отправилась. Кто ее приютил. Кто отправил ее на панель.

Андрич только молча кивал.

– К тому же ее пособие получали каждую неделю, но не она, насколько мы выяснили.

– А вот это уже опасно, – нахмурился Андрич.

– Вам что-то известно? – спросил Рикмен резче, чем хотел бы.

Андрич улыбнулся:

– Я этого не говорил. Но там, где деньги, там и риск.

– Мне нужно только имя.

Андрич наклонил голову:

– Я попытаюсь, но ничего не обещаю.

Следствие шло своим чередом, но до раскрытия преступления было еще далеко. Еще четыре смерти, враждебность со всех сторон: местной общественности, иммигрантского сообщества и прессы. Рикмен возглавлял расследование особо тяжкого преступления – и никаких успехов. Моральный дух команды упал. Это слышалось в раздраженных диалогах и вялых ответах на телефонные звонки. Это было понятно по задержкам в сдаче рапортов и в появлении на совещаниях мужчин в помятом и растрепанном виде. Женщины скрывали круги под глазами тенями, а бледность румянами. Нельзя только было скрыть тот факт, что задор и энергия начальной стадии расследования иссякли, и людей засосала изнурительная рутина долгого следствия, Ведущего пока в никуда.

Финансовая служба прикрыла начисление сверхурочных. Подразделение уже исчерпало бюджет, и любые работы сверх лимита времени могли теперь выполняться только за оклад.

Кто-то записал региональные новости на Би-би-си и Ай-ти-ви, и, когда люди собрались в отделе на вечернее совещание, все расселись вокруг телевизора с кружками кофе в руках.

Один сюжет был о продаже фейерверков несовершеннолетним. Двенадцатилетний мальчишка в центре города заходил в один магазин за другим, и только в двух ему отказали. Из остальных он выходил с полным пакетом.

Другая студия показала репортаж о нападениях на дома иммигрантов. Со времени, когда было обнаружено тело Софии, произошло уже двадцать инцидентов: разбивали окна камнями, в прорези почтовых ящиков заталкивали отбросы и экскременты, забрасывали в квартиры петарды. Появились и встречные иски от местных жителей к иммигрантской молодежи, терроризировавшей детей на автобусных остановках и в парках.