Firefly. Признаки жизни - Джеймс Лавгроув

Волки продолжали наблюдение.

Скоро глава стаи и его подруга выберут самый подходящий момент для атаки.

И тогда начнется бойня – быстрая, безжалостная и славная.

Злобная Энни вышла из Ледяного ада с таким выражением лица, от которого скисло бы даже молоко.

Она злилась не на мистера О’Бэннона.

И даже не на Зои.

Она злилась на себя.

И еще она страдала от похмелья – чудовищного похмелья. Ее голова раскалывалась так, словно кто-то всадил в нее топор.

Но от этого Энни злилась еще сильнее.

Да, Зои надула ее. Притворилась ее подругой. Говорила, что Энни пригодится такая напарница, как она. Зои напоила Энни, и тогда Энни рассказала ей про мистера О’Бэннона и доктора Вена – выложила все как есть.

Энни гордилась тем, что ее никто не может одурачить, но на этот раз расслабилась и подвела саму себя. Хуже того, она подвела мистера О’Бэннона.

Энни любила мистера О’Бэннона – любила как отца. Ее собственный отец был лентяем и неудачником, да к тому же еще и злобным. Она бы не плюнула в него, даже если бы он загорелся. А вот мистер О’Бэннон, с другой стороны, – хотя и суров, но справедлив. Энни нравилось служить ему, и мысль о том, что он умирает, приводила ее в ярость.

Похоже, мистер О’Бэннон не знал, что именно Энни проболталась насчет доктора Вена. Нет, она не предала своего босса, но все-таки проявила неосторожность и теперь сильно об этом сожалела – особенно с тех пор, как он выбрал ее в качестве личного телохранителя и обещал увезти с планеты.

Мысль об этом подстегнула Энни. Она догонит лживую Зои и ее дружков и покажет им, что бывает с теми, кто злоупотребляет гостеприимством и доверием мистера О’Бэннона. Да, ее босс указал, что одного или двух из них нужно пощадить, но даже при этом оставались те, кого можно не брать живьем – и одним из них могла быть – и должна быть – Зои. Мистер О’Бэннон не должен узнать о том, кто рассказал им про доктора Вена. Нельзя допустить, чтобы он узнал правду. Зои должна умереть.

Энни оглянулась. Рядом с ней шагали Майкл Белый Конь и Отис – надежные, верные. Они сделают то, что им велено.

За ними шел бедный полоумный Кливон. Он тупой, как кирпич, но приказам подчиняется беспрекословно.

Дедуля себе на уме, за ним глаз да глаз нужен. Командовать им будет непросто.

Их небольшую колонну замыкали близняшки, Белинда и Матильда Хобхаус. Эти две практически ни с кем не общались и в чужие дела не лезли, словно жили в своем собственном мире, куда всем остальным вход закрыт. У них были острые мордочки, словно у хорьков, а ногти были остро наточены. Они постоянно горбились, не ходили, а подкрадывались и часто хихикали без видимых причин.

Энни никогда не понимала, что мистер О’Бэннон нашел в двойняшках Хобхаус и почему решил, что они должны стать «регуляторами». Возможно, причина заключалась в том, что они были запредельно жуткими. Обычный человек не хотел иметь с ними ничего общего, и поэтому, когда они были рядом, все старались заниматься своими делами и не отсвечивать. На Атате близняшки оказались потому, что убили семью, которая жила по соседству. Убили всех голыми руками, от дедушки и бабушки до совсем маленьких детей. И даже собаку соседскую не пощадили. А все потому, что соседи устроили большой праздник по случаю дня рождения и сильно шумели. Закончив бойню, Белинда и Матильда, босые, принялись танцевать на залитом кровью полу, напевая песню собственного сочинения.

Еще одна причина, чтобы вести себя смирно в их присутствии. Никто не хотел, чтобы в следующий раз они станцевали в его крови.

Вот этой шестеркой сейчас командовала Энни.

Не помешает с самого начала об этом напомнить.

– Прибавьте шагу, вы, обе, – сказала она близнецам, которые плелись в хвосте. – Копуши мне не нужны.

Белинда и Матильда Хобхаус переглянулись, и Энни могла легко представить себе, каким невысказанным сообщением они обмениваются. Что-нибудь вроде: «Убьем ее или нет?» Затем они повернулись к ней, синхронно кивнули и, подбежав к Дедуле, пошли рядом с ним. Глядя на то, как эта парочка зеркалит действия друг друга, Энни почувствовала, как у нее по коже пробежал холодок.

По крайней мере, никаких сомнений в том, куда направились самозванцы, не было. Следы гусениц «крепыша» были похожи на две бесконечные лестницы на снегу; они тянулись по бокам от параллельных борозд, которые выкопали лыжи прицепа.

– На своих двоих мы «крепыша» не догоним, – заметил Отис. – Разве что бегом, но по такому глубокому снегу долго не побегаешь.

– Рано или поздно они остановятся, чтобы отдохнуть, – сказала Энни. – Все время вести машину невозможно.

– Они могут сменять друг друга.

– Отис, если не можешь сказать что-нибудь полезное, лучше вообще молчи.

– Просто… просто я не хочу, чтобы в этот раз произошло то же, что и в прошлый.

– Тогда иди дальше, ладно? – отрезала Энни и ускорила шаг.

Остальные последовали ее примеру.

Их группа добралась до леса, и Энни немного утешила мысль о том, что здесь «крепыш» будет ехать значительно медленнее.

Да, Зои и ее товарищи уже создали большой отрыв, но «регуляторам» нужно просто следовать за ними, и тогда рано или поздно они их догонят.

Энни в это верила.

Она должна в это верить.

Когда Уош пришел в себя, первое слово, которое он произнес, было «ой».

За этим последовал стон, еще одно «ой» и поток проклятий.

Да сян бао чжа ши де ла ду цзы! Голова болела адски.

Уош прижал ладонь к голове и тут же отдернул, потому что от этого боль стала острее и сильнее. Под ладонью он почувствовал грубую ткань. Бинты. Значит, не мигрень. Хуже.

Он порылся в воспоминаниях, сложил все фрагменты. Он вспомнил ракетный залп по «Серенити». То, как играл в «кто первый струсит» с боевым кораблем Альянса «Бдительный». Взрыв. Он не помнил, как его ранили, но, очевидно, именно это и произошло. Похоже, «Серенити» пострадал, и сопутствующим ущербом стал его пилот.

Моргая, Уош огляделся. Все было мутным, все двоилось. Он с трудом понял, что лежит на койке в медотсеке. Он попытался сесть. Усилие вызвало новую боль, более интенсивную, чем раньше; она, словно молния, зигзагом пролетела через мозг и врезалась в позвоночник. Уош рухнул обратно на койку; у него кружилась голова, его тошнило. Постепенно боль немного стихла, превратившись из белой вспышки в простую раскаленную докрасна лаву.