Измена. Знаем всех поименно! - Владимир Бушин

В конце ноября 1939 года началась финская война. Млечин клеймит нашу армию: «неудача»… «плачевные итоги»… «позор на весь мир!» Он, видите ли, уверен, как уверен тот же лысенький умник Радзинский, что мы хотели завоевать всю Финляндию, «присоединить ее к Советскому Союзу» (с. 258, 410), и потому «советские войска получили приказ выйти на границу со Швецией и Норвегией» (с. 296). Где этот приказ? Неужели до сих пор не рассекречен?

А вот, говорит, когда война уже шла, на одной «вечеринке» Сталин произнес людоедский тост: «Пока мы убили в Финляндии шестьдесят тысяч человек. Надо убить остальных, и дело будет сделано» (с. 296). Это что ж была за «вечеринка»? А та самая, о которой мне уже приходилось упоминать: «дружеская вечеринка 21 января 1940 года по случаю дня рождения Ленина» (там же). Можно ли вообразить себе большее тупоумие или лживость, чем превращение даты смерти в дату рождения? Вот именно так Млечин извратил и нашу цель в Финской войне: хотели, мол, захватить, присоединить, «но финны не пожелали отказаться от независимости и отстояли свою страну» (283, 292).

Да если бы мы хотели завоевать Финляндию, то могли бы сделать это если уж не в марте 1940 года, когда дорога на Хельсинки была открыта и финны запросили мира, то очень просто — в 1944 году, в пору высшего могущества и славы нашей Родины, когда битые финны расплевались с немцами и вторично капитулировали перед Красной Армией.

Наша цель была — отодвинуть границу от Ленинграда, за что мы до начала войны предлагали финнам вдвое большую территорию, а также получить военные базы. И мы всего добились. Где же тут «неудача», «плачевный итог», «мировой позор? А он все пыжится: «Сталин повелел считать Финскую кампанию победоносной» (с. 317). Повелел!.. Она и была такой, ибо армия выполнила поставленную задачу, все цели были достигнуты, все задачи решены, все выгоды получены.

Прежде чем обратиться к писаниям Млечина о Великой Отечественной войне, следует раскрыть одну его гайну. О начальной поре войны он пишет: «Линия фронта быстро отодвигалась на Восток» (с. 562). Вдумайтесь: отодвигалась от чего? Конечно же, от Германии, от Берлина, от новой имперской канцелярии Гитлера, от министерства пропаганды Геббельса. Вот из Берлина, скорей всего, из окна министерства пропаганды Млечин и смотрит в подзорную трубу на свою родину, на Великую Отечественную войну и в меру своего плоскоумия старается все охаить, извратить, оболгать, а оккупантов — обелить: он и слов таких, как «фашист», «гитлеровец», «захватчик» не употребляет. И фашисты у него не захватывают наши города, а только берут.

Подзорную трубу направляет, прежде всего, на Ворошилова: «В двенадцать лег он пошел в земскую школу, где проучился два года. На этом его образование завершилось. Больше никогда и ничему не учился. И не подозревал, что нуждается в продолжении образования» (с. 6). Какой прозорливец! Знает даже, что подозревал или не подозревал человек сто с лишним лет тому назад. Но в то же время, какое душевное простофильство: он уверен, что учиться можно только в МГУ, как сам учился, или в МГИМО, как отчим. Будто и не слышал, допустим, о Горьком или Шолохове с их трех-четырехклассным образованием.

Но если Ворошилов больше никогда и ничему не учился, то вызывают изумление его письма в книге: они не только интересны, умны, но и совершенно грамотно написаны. А вот письмо Буденного действительно ужасно: «Кроми того прошу зделат мне палто» (с. 752) и т. д. Но это вызывает сомнение, ибо такое письмо лишь одно, а другие его письма гоже очень интересны, содержательны и написаны вполне грамотно. Так не фальшивка ли первое письмо? К слову сказать, из этих писем я с приятным удивлением узнал, что Ворошилов и Буденный в отличие, допустим, от Путина и Шредера, или Черномырдина и Примакова, были «на вы» (с. 70). А ведь Буденный, поди, и два года в школу не ходил. Эпоха!.. Тогда млечины тоже писали, но их не печатали.

Автор сообщает, что в пятнадцать лет Ворошилов пошел работать на завод, но «не столько трудился у станка, сколько занимался пропагандой». Ах, как вольготно жилось при царизме! Можно было не работать, а антиправительственной пропагандой заниматься. Как Солженицын в лагере: работу не делал, а писал свои деревянные поэмы.

Дальше: «Революционная работа у него ладилась, и в 1905 году он организовал на заводе забастовку». Гляди-ка, а ведь всего два класса за плечами. Значит, большой талант!

Не буду пересказывать всего, что автор вывалил на маршала Ворошилова, отмечу только, что факты, которые сам же приводит, опровергают презрительную характеристику: «бездарность», «серость, посредственность» (с. 5) и т. п. В двадцать пять лет организовать забастовку на заводе — это серость? Пять арестов и пять побегов — это посредственность? Возглавить вооруженные силы страны — это бездарность? Да, говорит, Млечин, но его же после Финской войны сняли. Правильно! Пора пришла. Ведь пятнадцать лет был наркомом обороны. Сколько можно! Вон и папочку Млечина после тех же пятнадцати лет сидения в «Литгазете» поспросили очистить помещение.

Млечин не сдается: «Глубокое недоверие к царским офицерам осталось в нем на всю жизнь» (с. 9). А где факты? При его же наркомстве на вторую в армии должность начальника Генштаба и заместителя наркома обороны последовально были назначены Тухачевский, Шапошников, Егоров — все царские офицеры, двое последних даже полковники. Заместителем был и С. С. Каменев, тоже царский полковник.

Млечин мечет свою козырную карту: «Троцкий считал Ворошилова бездарным в военном отношении» (с. 9). Что ж удивительного? Лев Давидович, к радости Млечина, божился, что и Сталин — воплощенная серость.

Раз уж помянули Троцкого, то уместно будет рассмотреть такой пассаж: Млечин уверяет, что тот однажды спас от расстрела командующего Второй Конной армией Ф. К. Миронова, «но потом его все равно уничтожили» (с. 751). Кто уничтожил? Молчание… Да ведь именно по приказу Троцкого и убили.

И вот будто бы «убийство Миронова открыло Буденному дорогу к славе и успеху» (там же). Какую дорогу? К какой славе? Во-первых, еще с Германской войны Буденный пришел полным Георгиевским кавалером. Это ли не слава! А главное, знаменитую Первую Конную армию он создал на базе 1-го конного корпуса еще в ноябре 1919 года, и все время, во всех сражениях Гражданской войны командовал ею до расформирования в октябре 1923-го. А Вторая Конная была сформирована только в июле 1920 года, когда слава Первой и ее командарма уже гремела на всю страну. Просуществовала Вторая только пять месяцев — до начала декабря того же года и была переформирована во 2-й конный корпус, т. е. свернута. Командовали ею сперва О. И. Городовиков, а потом Миронов.

Млечин, естественно, из кожи лезет, чтобы опорочить Первую Конную и ее командарма, уверяя, что «у нее была весьма сомнительная репутация. Конники отличались по части мародерства и грабежей» (с. 750). Нет, сударь, они отличались прежде всего «по части» разгрома врагов молодой советской России. Об этом в книге — ни слова. Более того, вот еще что: «Выходцы из Первой Конной были абсолютно необразованны, не представляли себе, что такое современная война, и начисто были лишены военных талантов. Выше своего унтер-офицерского погона они так и не поднялись» (с. 769). Скажите, какая беспощадность! Можно подумать, что сам-то давным-давно поднялся выше своего журфаковского потолка, а ведь, как мы видели, не поднялся и до четырехклассного уровня земской школы. И вот вам тут же пример: «Из Первой Конной вышли восемь маршалов Советского Союза, девять маршалов родов войск и генералов армии» (с. 759). 17 высших военачальников с унтер-офицерским потолком! Тут факт ужасно прискорбный: у автора одно полушарие не соображает, что делает другое.