Дело шести безумцев - Элла Чак

до нашего перемирия, сменился тревожным и растерянным взглядом Жени.

– Кира, вставай с травы! Так нельзя!

Словно прошел не год, а столетия. И люди будущего все еще ведут раскопки древних артефактов, установив повсюду технические прожекторы и сканеры, зацементировав парковку для персонала и повесив предупредительные таблички на трех языках о риске отравления неизвестными ядами, если находиться без респиратора и комбинезона.

– Я на этом газоне валялась лицом, Женя. Какие респираторы? Что тут вообще происходит?!

– Максим превратил тут все в лабораторию. Он сам контролирует ее теперь. Торчит здесь с утра до ночи.

– Но, Женя… ключ к переводу дневников… это не какая-то травка или пудра. Это шифр. При чем тут лаборатория? Что он там изобретает?

– Ты его девушка или кто? Вот и спроси, что он ищет или создает.

– Он прячет, – поднялась я с красных листьев плюща, – он прячет здесь какую-то правду.

Пришлось мне, как когда-то с Аллой (точнее, с актрисой Машей), когда она повела меня на экскурсию в свой парник, обернуться в одноразовый комбинезон с вставленными в него сапогами и капюшоном и озаботиться прозрачным респиратором на все лицо.

– Алла боялась, что я заражу ее растения, а теперь вы боитесь, что ее растения заразят чем-то вас?

– Это требование Максима. Он главный.

– Спорим на штуку, что он не оборачивается в этот латекс, прохаживаясь здесь?

– Тебе видней, во что он там оборачивается! Но штуку я проигрывать не хочу…

Мы с Женей двигались по территории в сумерках, и от нашего движения включались прожекторы, в спины поворачивались глазки видеокамер, пока ногами мы рассекали красные сканирующие лучи.

– В оранжерею никто не заходит. Только Максим.

– Значит, у нас мало времени, – ускорила я шаг.

Двери не было – той самой, у которой бабушка засекла наш с Максом поцелуй. Внутри все компьютеры и мониторы были вынесены, одни лишь провода лапками сороконожек торчали из стен, цепляя меня то за голову, то за руки.

– Кактус Пуйя? Что с ним?

– Его опалило взрывом. Кактус увял. Его распилили и вывезли на «КамАЗах».

– Он расцвел в те пять минут, когда…

– Умирала Алла, знаю, – пропыхтел Женя, и внутреннее стекло его респиратора покрылось паром.

Я стояла на той самой точке, где находились мы с Максимом, когда Алла целилась сквозь меня в бочки с взрывоопасным веществом. Я хотела почувствовать хоть что-то: вину, ненависть, горе, печаль.

Ничего не произошло.

Место преступления, где я когда-то убила человека, – и все. Даже катер «Инфинити» с Власовым волновали меня сейчас больше, чем оранжерея Аллы… которая, наоборот, успокаивала.

Может, потому, что смерть Аллы была доказана и объяснена, а смерть Власова – нет. А что я за криминалист, если не докопаюсь до правды?

– Пойдем в Каземат, – развернулась я, чувствуя, что меня тянет в другую точку, – в комнату Аллы.

Дом, в котором я впервые увидела их всех: Максима, Костю, Аллу – настоящую и подставную, даже Женю.

– Почему я помню только хорошее об этом месте? – обернулась я к последнему.

– Посттравматический синдром. Иначе не выжить. Поверь, я тоже помню только радостные моменты.

Он вбежал на второй этаж по пыльным ступеням лестницы. Никто не убирался здесь больше полугода. Мебель была накрыта чехлами, вся техника выдернута из розеток. Вместо диска луны в окно лупился круглый прожектор, в луче которого играла в догонялки пыль.

Приложив руку, я распахнула дверь в спальню Аллы, замазанную черной краской так, что уравнения смерти было не видно: и пол, и стены тоже были в краске, черное пятно расползлось от эпицентра почти до середины холла.

Пахнуло затхлым даже сквозь защитное стекло респиратора.

– Тут погибло много насекомых и летучих мышей. А проводить уборку Макс не разрешает. Он не трогает ничего, что было в комнатах.

Я подошла к гардеробной, распахивая створки с одеждой Аллы, когда раздался голос:

– И на это свои причины.

Макс стоял точно в такой же позе, как в тот вечер, когда я встретила его впервые. Небрежно прислонился к проему двери, скрестил руки и делал вид, что никого вокруг не замечает.

– Как дела, Кирыч? Ты, кажется, хотела побыть вечером одна?

– Я побыла. А потом решила, что хочу побыть еще немного здесь.

Максим был без респиратора и без защитного костюма. Я подняла с лица свою маску, стирая испарину, проступившую над бровями и верхней губой.

– Верни ее обратно. Или музей ужасов закроется прямо сейчас.

– Не указывай мне, что делать. Сам вон… голый. – Я имела в виду, что он без защиты.

– Иммунитет.

– Вот и я свой укрепляю.

– А мне, пожалуй, и моего достаточно! – пробирался Женя по стеночке в сторону выхода.

Максим повернул к нему голову:

– Я просил об одном, Дунаев: не приводить ее сюда.

Женя принялся извиваться, придумывая отмазку.

– Она… потом Воеводин! И нож… Кира угрожала мне! – лепетал Женя глупые оправдания. – Что, если она найдет, Макс?! Найдет ключ?

– Максим Сергеевич, – поправили его.

Но тут уже не выдержала я:

– Будешь говорить с нами в таком тоне, Максим Сергеевич, и мы уйдем оба.

– Это частная собственность, – буравил он меня взглядом. – Я имею право вызвать полицию и написать заявление о вашем незаконном проникновении.

Решив быть самой взрослой из них, я не стала ни орать, ни драться, ни истерить, а продолжила молча делать то, ради чего сюда приехала, – обыскивать комнату.

– Поезжай, Дунаев. Я сам ее отвезу.

– Меня Женя отвезет. Я никуда с тобой не поеду, – передвигала я вешалки с блузками и юбками, которые Алла шила сама из крапивьей нити.

– Милые бранятся – только тешатся! – пытался отшутиться Женя. – Слушай, Максим… Сергеевич, я привез ее, чтобы она помогла. Они же с Аллой кузины… что, если Кира почувствует что-то?

– Паучьим чутьем? Комиксов читай поменьше, Дунаев.

– Мы топчемся на месте. Я вижу, как ты рвешь на куски отчетные журналы. У тебя ничего нет! Что бы ты ни искал, ты не можешь это найти!

– Еще пара таких фраз, Дунаев, и ты попробуешь найти работу сторожем детского садика. В селе Упорово. Такое есть. Не шучу.

– Жень, и мне вакансию забей, – провела я рукой по частоколу одинаковых черных туфель на устойчивых каблуках, с красными подошвами и серебристыми пряжками. – Он поедет в Упорово, и я упорюсь… испарюсь, короче, я уеду, Максим. И все из-за твоих капризов.

– Капризов?

– Чем моя помощь хуже помощи твоих лаборантов?

– Тем, что они работают в помещении, название которого имеет такой же корень, что и название их профессии. В лаборатории! И не ходят в спальню Аллы, не бродят по дому, не дышат ядами