Великая Белая Бездна - Бэзил Коппер

блеяние сменилось испуганными воплями. Взрыв резким ударом врезался в стену пещеры, расцвело красное пламя, затемнив блеск белого сияния, и разъяренные куски металла мстительно загудели вокруг. Вновь раздались стоны отчаяния и запах горелой плоти, но все больше и больше дряблых существ с переплетенными, извивающимися щупальцами продолжали приближаться к нам. С силой отчаяния я быстро швырнул еще три гранаты и, прежде чем первый взрыв отразился от стен пещеры, преодолел половину расстояния, отделявшего меня от Скарсдейла.

К этому времени несколько тварей почти достигли нас, а остальные все еще приближались, шлепая по полу пещеры с невероятной скоростью. Я снова крикнул профессору, чтобы он поторопился, но он, казалось, устал и начал замедлять шаг.

Постоянное ужасное зловоние теперь усилилось, и я снова сузил глаза, когда пульсации белого света словно стали завывать в ритмичном биении дьявольских вибраций. Я видел вокруг себя расплывчатые формы слизней; их волокнистые тела мерцали и шли волнами в безжалостном космическом сиянии. Позади них я заметил несколько злобных крылатых тварей: они, как мне показалось, руководили действиями остальных.

Я был уже почти рядом со Скарсдейлом и видел широкий и свободный участок, который позволил бы нам бежать обратно в благословенный сумрак туннелей, выиграй мы несколько необходимых секунд. Я сделал последний отчаянный рывок, и Скарсдейл, подняв голову, ободряюще и приветливо улыбнулся мне. В руке у меня был бесполезный револьвер, и я воспользовался им, чтобы сделать два или три выстрела в воздух. Я даже не потрудился прицелиться в слизней, зная, что стрелять в них более чем бессмысленно.

Тем не менее, блеющие существа остановились, позволив мне добраться до профессора. Он пошатнулся, когда я схватил его за руку и развернул лицом к себе.

— Слава Богу, я успел вовремя, профессор, — выдохнул я, тяжело дыша. — У нас есть всего несколько секунд.

Он покачал головой.

— Вы не понимаете, Плоурайт, — сказал он. — Мы находимся на пороге самых невероятных открытий.

Слизнеобразные существа вновь поползли вперед, когда он заговорил. Профессор, надо сказать, выбрал не лучшее время для научных занятий. Я чувствовал, как раздражение пронзает мой мозг, но заставил себя сохранять спокойствие.

— Мы в смертельной опасности, Скарсдейл, — крикнул я, не заметив, что в ушах его не было затычек. — Почему вы не разбудили меня?

Я потянул его за собой, в гостеприимную тень внутренних проходов. Он не сопротивлялся; более того, он казался чуть ли не безвольным, как будто последние исследования на время лишили его сил.

Яркий свет Великой Белой Бездны и без того делал все вокруг бледным и странным, но поведение профессора встревожило меня. Что-то явно было не в порядке с его головой. Он выглядел больным и каким-то помятым. Возможно, существа напали на него, и он все еще страдал от ран. Он все отворачивал от меня голову, словно у него болела шея. И тут я заметил липкие следы на его одежде. Мои глаза затуманились, и я поскользнулся на невыразимой мерзости этого нечестивого пола.

Затем я снова потянул Скарсдейла за собой, и он, спотыкаясь, побежал рядом.

— Быстрее, профессор, — крикнул я, — иначе будет поздно.

Он кивнул, как будто понял. Но в этот момент несколько слизней, находившихся в опасной близости, прыгнули к нам. Они странно и тревожно замяукали, и воздух, казалось, наполнился неземной вибрацией их зова.

Скарсдейл снова замедлил шаг, точно ждал их.

— Вы не понимаете, Плоурайт, — повторил он. — Здесь можно узнать фантастические вещи, если хватит смелости... Я должен вам это сказать. Я прошу вас больше не сопротивляться.

Я не понял его и повернулся, продолжая сжимать его руку.

Три слизнеобразных существа были уже совсем близко и нерешительно двинулись ко мне, будто чувствуя угрозу, исходившую от последней гранаты у меня в руке. Когда я оглянулся на Скарсдейла, он снова отвернул голову.

— Вы ранены, профессор? — спросил я.

Он покачал головой. Я отвел от него взгляд и повернулся к угрожающему строю существ, стоявших перед нами. Они медленно помахивали своими усиками, их полупрозрачные формы колыхались в ярком свете. Я глянул на ближайшую группу — и колени у меня подогнулись, а руки и ноги охватила неудержимая дрожь. Я резко оглянулся через плечо и увидел, что путь к отступлению в благословенную темноту был свободен.

Скарсдейл ободряюще улыбнулся мне, и тогда это произошло. Я ошеломленно переводил глаза с него на слизняков, а после начал визжать, и визжать, и визжать, словно никогда не собираясь останавливаться. Во рту я ощущал горький привкус крови и желчи, мой мозг превратился в бурлящий котел раскаленного добела ужаса. Я отшвырнул профессора от себя и под мяукающие крики слизней, вибрирующие в ушах, с невыразимым зловонием в ноздрях, бежал из зала Великой Белой Бездны и бросился сломя голову в туннели, спасая свою жизнь.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

1

Я бежал, как от кошмара. Я бежал до тех пор, пока дыхание не захрипело у меня в горле, а сияние Великой Белой Бездны не померкло до тусклого свечения в дальних коридорах. Раз или два я, должно быть, врезался в стены, потому что позже обнаружил, что моя одежда была порвана, а руки и ногти были в крови. В какой-то момент у меня хватило здравого смысла включить фонарь на каске, и его ярко-желтый луч скользил по коридору, как манящий свет маяка.

К счастью, я выронил оставшуюся ручную гранату и пистолет, иначе в своем испуганном и возбужденном состоянии я мог бы нанести себе увечье. Моя голова была словно раскаленная докрасна печь, пот стекал по моему лицу, и я шатался, как в лихорадке. Только по прошествии некоторого времени я додумался снять защитные очки, которые я на бегу швырнул через плечо. Я снова оказался у тележки, но страх и взвинченные нервы не позволили мне остановиться.

Мой разум не мог охватить громадность предстоящего мне путешествия; я думал только о том, чтобы пережить следующие несколько часов и дожить до тех пор, когда я смогу строить планы. По крайней мере, так я сказал себе позднее, ибо сиюминутные события виделись мне путаными и размытыми. На тележке была еда; я знал это. Было оружие и даже сигнальные ракеты; они означали спасение, жизнь и вменяемость внешнего мира. В тот момент мне было все равно, выживу я или умру — но я предпочитал умереть под сладким небом внешней земли, чувствуя на лице поцелуй солнца.

Я тосковал по свежему земному бризу