Сейчас и навечно - Эмма Скотт

– Ее подруга связалась с нами, – сказала Элис. – Она рассказала нам об Оливии и назвала ваше имя. Думаю, Молли говорила ей про вас.

Мое молчание заставило их снова переглянуться, а затем Джеральд продолжил:

– Мы снимаем дом на побережье. Мы уже думали о том, чтобы перебраться поближе к заливу.

– Нам всегда нравился Сан-Франциско, – добавила Элис. – А когда узнали, что вы здесь, приняли это за знак свыше, что двигаемся в верном направлении.

Я сглотнул.

– В каком направлении? – Мой голос звучал холодно и жестко, но я ничего не мог с этим поделать. Страх сковал меня изнутри так, что я едва ли дышал.

– Быть частью жизни Оливии. Важной частью.

Жалость в глазах Элис напугала меня.

– Мы хотим быть уверены, что она обеспечена, – сказал Джеральд. – Убедиться, что у нее есть все необходимое для счастливой и здоровой жизни.

– У нее все есть, – огрызнулся я. – Я даю ей это.

Джексон положил руку мне на плечо. Я старался сохранять спокойствие, пытался увидеть в этих людях не только врагов.

– Мне жаль, но я воспитывал Оливию в одиночку последние десять месяцев и уже свыкся с мыслью, что будем только я и она.

– Но это не так, – тихо сказал Джеральд. Он встал и засунул руки в карманы брюк, посмотрев на Голлуэйя. – У нас тоже есть права на нее. И некоторая информация…

Мой взгляд переключился на Голлуэйя, который неодобрительно махал рукой.

– Какого рода информация? – осведомился Джексон.

Голлуэй полез во внутренний карман пиджака и достал конверт. Теперь мы все стояли на ногах, кроме Элис, которая хлопала в ладоши вместе с Оливией, со слезами на глазах.

Адвокат Эбботов передал Джексону конверт.

– Итак, теперь я действительно настаиваю на уходе, – заявил он своим клиентам. – В ближайшие два дня все будет выяснено в установленном законом порядке.

Джеральд помог Элис подняться на ноги.

– Пока, милая, – сказала Элис Оливии. – Скоро увидимся.

– Пока-пока, – ответила Оливия и запела своим тоненьким голосочком: – Пока-пока, пока-пока…

– Она прелесть, – сказала мне Элис с болезненной жалостью в глазах. Она хотела было добавить что-то еще, но муж осторожно приобнял ее за плечи и повел к выходу.

Я закрыл за ними дверь, пока Джексон вскрывал конверт.

– Что там? – спросил я, с трудом расслышав собственные слова за шумом крови в ушах.

– Повестка. На пятницу. – Он поднял на меня глаза. – Они подали запрос о предоставлении им полной опеки над Оливией.

– На основании чего? – спросил я. – Какова причина?

Но, конечно, я уже знал ответ на этот вопрос. У Эбботов было достаточно оснований, и если они еще не знали об этом, то скоро узнают.

Я снова и снова крутил конверт из генетической лаборатории в руках, адрес то появлялся, то исчезал с каждым оборотом. Рядом со мной, в центре кровати, спала Оливия. Я соорудил вокруг трехмесячной малышки щит из подушек, чтобы ее оградить, все еще опасаясь, что она может скатиться. Я сидел рядом и наблюдал, как она спит. Как дыхание поднимает и опускает грудь, как пульсирует вена на ее шее.

«Моя ли кровь текла в ее венах?»

Медленно, чтобы не разбудить ее, я вскрыл конверт. Внутри лежали результаты теста на отцовство, которые поставят все точки над i. Покажут вероятность того, изменится ли моя жизнь навсегда, или я передам ребенка компетентным органам и все вернется в прежнее русло? Но тихий голос внутри меня подсказывал, что моя жизнь и так полностью изменилась, – со стопроцентной вероятностью – и неважно, что скажет тест.

Дрожащими руками я развернул листок и пробежался взглядом по рядам цифр, которые ни о чем не говорили мне. Значение имел лишь результат в конце.

Вероятность отцовства 0 %.

Только что с меня спал груз ответственности. На восемнадцать лет и больше. Моя жизнь могла продолжаться так же, как и прежде. По плану. Юридическая школа, должность помощника судьи, федеральный прокурор, окружной прокурор…

Я ожидал, что испытаю облегчение.

Но оно так и не пришло.

Я вздрогнул от воспоминаний. Реальность напоминала кошмар, продолжение которого откладывалось в течение десяти месяцев, а теперь возобновился вновь.

Джексон покачал головой и посмотрел на Оливию. Мой взгляд последовал за ним. К моей маленькой девочке. Зачем нужен какой-то клочок бумажки, который будет диктовать мне, что я должен чувствовать своим сердцем? В моей чертовой душе?

Оливия подняла глаза на меня из-за кучи кубиков на полу и улыбнулась.

– Пока-пока!

Я смахнула со лба струйку пота, а затем поставила руки на колени, чтобы перевести дух. Райан, мой партнер, что-то простонал, и мне пришлось подавить волну раздражения. Он пропустил три шага во время прогона, снова чуть не ударил меня головой – и поскольку до шоу оставалась всего неделя, его неуклюжесть не только раздражала, но и портила весь номер.

«Хотя куда еще хуже».

Мне было неприятно даже думать об этом, но шоу полностью лишено всякого вдохновения, и, по моему скромному мнению, Анна-Мария, ведущая танцовщица, была деревянной и механической, словно робот. Хуже того, она была из тех людей, которые считают, что им нечему учиться ни в танцах, ни в жизни в целом. Одна из тех, кто почти каждое предложение начинала со слов: «Я знаю».

Грег и Паула наблюдали за происходящим с раскладных стульев в центре танцевальной студии и ерзали так, будто сидели на занозе. Премьера приближалась, и предвкушение должно было царить в зале. Но вместо этого мы, шестеро танцоров, напоминали жужжащие столбы линии электропередач, заполняющие комнату нервным напряжением.

На мгновение руководитель и режиссер-постановщик склонили друг к другу головы. Анна-Мария не выдержала напряжения и перекинула свой блондинистый хвост через плечо.

– Ну что? – потребовала она. – Вы собираетесь дать нам комментарии? Или как?

Грег с Паулой что-то пробурчали и кивнули, будто пришли к какому-то соглашению.