Патрик Мелроуз. Книга 1 (сборник) - Эдвард Сент-Обин

Что вообще происходит, черт возьми? Пошел Джефферсон за друзьями, чтобы его избить, или просто заторчал и забыл про него напрочь?

Да, думал Патрик, беспокойно елозя по полу, вечно он связывается с неудачниками. В Париже в девятнадцать лет он сошелся с Джимом, беглым австралийским наркокурьером, и Саймоном, чернокожим американским грабителем банков только что из тюрьмы. Патрик помнил, как Джим говорил, ища иголкой вену между густой рыжей растительностью на руке: «Знаешь, как хороша Австралия по весне? Ягнятки резвятся, и видно, как они радуются жизни». И он с загадочным выражением вдавливал поршень шприца.

Саймон во время ломки попытался ограбить банк, но вынужден был сдаться полиции после того, как по нему сделали несколько выстрелов. «Не хотел стать похожим на швейцарский сыр», — объяснял он.

Наконец раздался спасительный звук открывающихся замков.

— Добыл, — хрипло объявил Джефферсон.

— Отлично, — сказал Патрик, садясь.

Всю дорогу до гостиницы Джефферсон был счастлив и расслаблен. Вынюхав три пакетика, Патрик понял почему. В этой дряни и впрямь присутствовало немного героина.

Джефферсон и Патрик расстались с искренней теплотой людей, сумевших друг друга использовать. В номере, лежа на кровати с раскинутыми крестом руками, Патрик понял, что, если принять два оставшихся пакетика и включить телевизор, ему, возможно, удастся заснуть. Приняв героин, он мог представить, что обойдется без наркотиков, зато, оказавшись на нуле, думал только о том, как добыть дозу. Просто чтобы убедить себя, что все сегодняшние хлопоты были совершенно напрасными, Патрик решил позвонить Пьеру.

Слушая гудки в трубке, он снова гадал, что уберегает его от самоубийства. Что-нибудь постыдное, вроде сентиментальности или нарциссизма? Нет. На самом деле это было желание узнать, что произойдет дальше, несмотря на убежденность, что все будет ужасно: читательское любопытство к тому, как развернется сюжет.

— Алло?

— Пьер!

— Кто это?

— Патрик.

— Что тебе надо?

— Можно приехать?

— О’кей. Когда?

— Через двадцать минут.

— О’кей.

Патрик ликующе вскинул кулак и выбежал из комнаты.

6

— Пьер!

– Ça va?[21] — Пьер поднялся с кожаного офисного кресла.

Желтоватая сухая кожа на тонком носу, высоких скулах и выступающем подбородке казалась натянутой туже обычного. Он пожал Патрику руку, пристально глядя горящими глазами.

Вонь квартиры отозвалась в душе Патрика радостным узнаванием, словно аромат любимой после долгой разлуки. Пятна от опрокинутых кружек кофе темнели на бежевом ковре там же, где и прежде. Патрик улыбнулся знакомым изображениям отрубленных голов, плывущих на кусочках пазла. Эти головы Пьер любовно нарисовал тонкой чернильной ручкой.

— Как же я рад снова тебя видеть! Ты не поверишь, какой кошмар затариваться на улице.

— Ты затаривался на улице! — возмутился Пьер. — Совсем чокнулся!

— Но ты спал.

— И бодяжил водой из-под крана?

— Да, — виновато сознался Патрик.

— Псих. Идем, я тебе покажу.

Они прошли в узкую грязную кухню. Пьер открыл дверцу большого допотопного холодильника и вынул большую банку с водой.

— Вот вода из-под крана, — зловеще проговорил Пьер, поднимая банку. — Я оставил ее на месяц, и смотри. — Он показал бурые хлопья на дне. — Ржавчина. Верная смерть! Один мой друг бодяжил водой из-под крана, ржавчина попала в кровь, и его сердце… — Пьер рубанул рукой воздух. — Чик! Остановилось.

— Ужасно, — пробормотал Патрик, гадая, когда они перейдут к делу.

— Сама вода с гор, — сказал Пьер, усаживаясь на вращающееся кресло и набирая воду из стакана в завидно тонкий шприц, — но трубы проржавели.

— Мне повезло, что я жив, — неискренне произнес Патрик. — Впредь только из бутылки, обещаю.

— А все чиновники, — продолжал Пьер. — Экономят на трубах. Убили моего друга. Чего ты хочешь? — добавил он, открывая пакетик и уголком бритвенного лезвия отсыпая немного белого порошка в ложку.

— Э… грамм смэка, — небрежно ответил Патрик, — и семь граммов кокса.

— Смэк шестьсот. На кокс дам скидку — по сотне за грамм вместо ста двадцати. Всего тысяча триста долларов.

Патрик вытащил из кармана оранжевый конверт, Пьер тем временем досыпал в ложку другого белого порошка и принялся размешивать, хмурясь, как ребенок, изображающий, будто делает бетон.

Девять или десять? Патрик начал отсчитывать по новой. Дойдя до тринадцати, он постучал пачкой по столу, сбивая ее, словно перетасованную колоду карт, и толкнул на Пьерову сторону зеркала, где она красиво раскрылась веером. Пьер перетянул бицепс куском резины и стиснул зубы. Патрик с удовольствием отметил в сгибе его локтя знакомый вулканический конус. Зрачки Пьера на мгновение расширились и тотчас вновь сжались, словно рот морского анемона, поймавшего добычу.

— О’кей, — проговорил он, тщась сделать вид, будто ничего не произошло, хотя сам голос сделался масляным от удовольствия. — Будет тебе, что ты хочешь. — Пьер заново наполнил шприц и выпустил содержимое в другой стакан, где вода была розоватая.

Патрик вытер потные ладони о штаны. Только необходимость провести еще одну хитрую сделку сдерживала его нетерпение, от которого сердце готово было вот-вот лопнуть.

— У тебя есть лишние шприцы? — спросил он.

Никогда нельзя было угадать, что Пьер ответит на этот вопрос. Цена шприцев скакала в зависимости от того, сколько их у него осталось, и, хотя, получив от Патрика больше тысячи долларов, Пьер обычно шел ему навстречу, оставалась опасность нарваться на возмущенную лекцию о собственной наглости.

— Я дам тебе два, — с непростительной щедростью объявил Пьер.

— Два! — воскликнул Патрик таким тоном, будто мощи средневекового святого помахали ему из-за стекла.

Пьер достал зеленые весы и отмерил Патрику, сколько тот просил, — каждый грамм кокса в отдельный пакетик, чтобы легче было следить, сколько осталось.

— Как всегда, заботлив и добр, — пробормотал Патрик.

Следом Пьер выложил на пыльное зеркало два бесценных шприца и сказал:

— Я принесу тебе воды.

Может, он положил в спидбол больше героина, чем обычно. Как иначе объяснить столь необычную благожелательность?

— Спасибо! — Патрик торопливо снял пальто и пиджак, закатал рукав.

Черт! Там, где он промахнулся мимо вены у Чилли, на коже чернел бугор. Лучше было не показывать Пьеру следы своей косорукости и спешки. Пьер — человек строгих моральных правил. Патрик опустил рукав, расстегнул золотую запонку на правом запястье и закатал этот рукав. Колоться — единственное, что он одинаково хорошо умел и правой, и левой. Вернулся Пьер с двумя стаканами — полным и пустым — и ложкой.