Земля несбывшихся надежд - Рани Маника

Однажды, стремительно убежав домой из школы, я увидел его прислонившимся к стене дома Старого Сунга и ждущего меня. Он развернул черную тряпицу и вынул маленький красный камень, который переливался на свету. Когда Радж положил этот камень мне на ладонь, он не был ни легким, ни холодным, как обычный камень, а странно тяжелым и теплым, как недавно снесенное куриное яйцо.

— Это подарок для твоей сестры. Положи его ей под подушку, это будет прекрасный сюрприз, — мягко сказал он голосом, который я уже научился ненавидеть.

Я бросил странно горячий камень на песок и бросился бежать так быстро, как только мог. Он не следовал за мной. Я спиной чувствовал его горящие глаза. Когда я добежал до порога нашего дома, то обернулся, а Радж все еще стоял у красной кирпичной стены, наблюдая за мной. На его лице не было гнева. Он поднял руку и помахал мне. Я был очень испуган в тот день. Как мне не хватало тех дней, когда он был храбрым воином по имени Чибинди!

Тем вечером я видел, что Мохини нагнулась, чтобы поднять что-то из травы. Кое-что, что, казалось, светилось в темноте. Я остолбенел, закричал и притворился, что падаю. Моя сестра подбежала. Как будто от того, что мне больно, я попросил ее помочь мне зайти в дом. Она забыла о яркой, светящейся вещи на земле. Позже той ночью я на цыпочках вышел из дома. На небе не было луны, и я увидел, что же все-таки лежало в траве. Я нагнулся, чтобы поднять этот предмет, и увидел голые ноги Раджа. Я медленно выпрямился, боясь посмотреть ему в глаза.

— Отдай ее мне, — приказал он. Его голос был тверд и бесстрастен.

У меня похолодела в жилах кровь.

— Никогда, — ответил я, но, к моему отвращению, мой голос прозвучал жалко и слабо.

— Она будет моей, — пообещал Радж и, развернувшись, растворился в темноте. Я всматривался с тревогой в темноту ночи, но он исчез как ветер, унося свое отчаяние с собой.

Той ночью мне снилось, что я прятался за кустами, наблюдая за Мохини, идущей вдоль реки. Яркие птицы пели на деревьях, и она смеялась над проделками некоторых наглых обезьян с мордами, будто оправленными в серебро. Я видел, как она стоит на берегу реки и, убирая с лица одной рукой тяжелые волосы, пьет, как маленький котенок. А в нескольких футах от нее в воде пара ужасных немигающих и полных угрозы глаз наблюдает за ней. Крокодил! Я боюсь крокодилов. Самое страшное в них то, что вы, смотря в их глаза, не можете сказать, мертвые они или живые. В них одно и то же пустое выражение. Это заставляет нас задуматься, а не попали ли они в этот мир через другую дверь.

Крокодил, притворившийся безобидным бревном, тихо скользил к Мохини без малейшего проявления своих намерений схватить своими мощными челюстями ее голову. Втянуть в воду с ужасным всплеском. Я хотел предупредить сестру так же, как я хотел сказать ей о черных кобрах, но не мог вспомнить ее имени. Монстр открыл свою огромную пасть. Я, крича, бежал к краю воды, но крокодил уже легко схватил ее за голову своими желтыми зубами. В своих мешковатых шортах я стоял на краю реки, парализованный смесью ужаса и неверия, и уставился на дикую картину. Чудовище исчезло в воде, забрав Мохини с собой. Ее больше не было. Вода стала спокойной. Река получила свою жертву. На другой стороне реки Радж с искаженным лицом выкрикивал какие-то слова, вбегал в кишащую крокодилами воду, но он говорил в моем сне на таком языке, которого я не понимал…

Я резко проснулся, весь в холодном моту, и был так напуган, что мое сердце, тяжело билось в груди, а горло было напряжено и болело. Братья мирно спали рядом со мной. Они не играли, как я, с самим дьяволом. Взволнованный и обеспокоенный, я поплелся к кровати девочек, чтобы посмотреть на спящую Мохини. Я легонько провел пальцами по ее гладкой руке. Она была теплой.

Немного сердитый голос матери зазвучал в моей голове: «Однажды, когда Мохини было восемь лет, я поссорилась с вашим отцом, и так как мы не разговаривали, он попросил ее сварить ему кофе. Я стояла на кухне и наблюдала, как она кладет девять чайных ложек кофе к одной чайной ложке сахара. Тогда я стояла, спрятавшись за буфетом, и наблюдала, как он выпил до последней капли тот кофе, не меняя выражения своего лица. Именно тогда я поняла, как сильно ваш отец любит вашу сестру».

Чувство сожаления и позора накатилось на меня. Я предал Мохини. Рассказал ее тайны и все запутал. Я чувствовал вину только по отношению к моей спящей сестре. Безнадежное отчаяние Раджа не волновало меня. Я лег на полу рядом с ней. С этого момента я был готов оберегать ее ценой своей жизни. Должно случиться что-то ужасное, но я этого не допущу. Я лежал очень тихо, пристально всматриваясь в темный потолок и слушая дыхание Мохини. Где-то далеко кричало какое-то животное. Звук был чем-то похож на человеческий голос. Прошло довольно много времени, прежде чем ритмичное дыхание всех моих сестер убаюкало меня, и я заснул. Моя последняя мысль была, что я должен сказать кому-то…

Лакшми

Первое, что сделали японские солдаты, когда они подошли к нашим сонным домам, это убили собак Сунга. Они были дико раздражены свирепым лаем, и в следующий момент прогремел гром выстрелов, разорвавших в клочья огромные собачьи тела. Красная кровь быстро вытекала на черно-белый гравий.

«Корэ, корэ!» — рявкали солдаты, отчаянно грохоча и ударяя по запертым воротам прикладами своих винтовок. Я с ужасом наблюдала из-за наших занавесок. Потайное место для Мохини было очень хитро придумано, но я все еще боялась, что они могут найти ее. Их дикость была за гранью понимания. Вдоль улицы мы видели тела, нанизанные на колья от паха ко рту, как свиньи, которых собираются поджарить. И мы знали, как поступили японцы, чтобы произвести впечатление в Текул Сисек: на пути к пляжу убивали людей, разрубая их на части. Сначала ладонь, потом ступню, руку, ногу и, наконец, голову несчастного. Мы слышали об этом от жены владельца магазина в городе, которая пошла ночью, чтобы собрать части своего мужа и похоронить его надлежащим образом. Так вели себя японцы. Жестоко и варварски.

Присев под окном, мой муж, Лакшмнан и я видели фигуру робкой Муи Цай, появившуюся у входной двери.

«Корэ, корэ!» — кричали на нее японцы. Она выбежала, чтобы отпереть ворота. Они грубо толкнули их и пристально посмотрели на Муи Цай. Я чувствовала ее дрожь под их взглядами даже с того места, где стояла. Она низко поклонилась.

Они говорили громко на уродливом языке. Солдаты вошли внутрь, небрежно переступая через мертвых собак. Они были голодны, очень голодны и бродили по дому, уничтожая все, что не могли унести с собой и забирая всякую мелочь. Они знали, что через несколько дней, вероятно, будут сражаться в джунглях Явы или ядовитых болотах Суматры.

Японцы искали драгоценности, ручки и часы. Владельца не был дома, но на месте были его дорогие часы, лежащие возле кровати. Солдат надел их на запястье, уже увешанное другими часами, приставил свой длинный штык к мягкому животу хозяйки и указал на пустые полки. Сначала она делала вид, что не понимает, что он имеет в виду, но тогда солдат нажал на штык немного сильнее. Рыдая, хозяйка прокричала повару, чтобы он выкопал нефритовые статуэтки из-под розового куста. Казалось, японцы были довольны своей находкой. Потом они указали на шкатулку из красного дерева. Слуги поспешили открыть ее. Особенно солдатам понравились палочки для еды из слоновой кости.