Письмо Софьи - Александра Девиль

Зато Софье было совсем не до сна. Едва Шарль ее отпустил, она тут же отодвинулась и, услышав через минуту его ровное дыхание, встала и пошла помыться. Затем, одевшись и накинув на свои дрожащие плечи плотную шаль, принялась осторожно бродить по дому, желая убедиться, что никто не проснулся и не стал свидетелем ее невольного прелюбодеяния с чужестранцем. Софье хотелось плакать, а минутами хотелось заснуть и не проснуться, умереть во сне. Она чувствовала себя униженной, нечистой, обманутой жизнью. Судьба, еще несколько месяцев назад сулившая ей счастье, вдруг отвернулась от нее и толкнула в объятия вначале одного, а потом другого мужчины, которые овладели ею не то силой, не то обманом. И если Даниил Призванов сделал это только раз, то Шарль Фулон, поселившись с ней в одном доме, будет вынуждать ее к близости снова и снова, а ей придется терпеть позор греха и даже привыкать к нему… Пока вокруг война, огонь и близость смерти, о репутации никто не рассуждает, но ведь война когда-нибудь кончится, а что ждет потом, в мирной жизни, девушку, ставшую любовницей вражеского офицера? Тем более что она и раньше не могла претендовать на достойное положение в обществе…

От подобных мыслей голова Софьи разболелась сильнее, чем от простуды. Девушка чувствовала жар, лихорадку, ломоту во всем теле и сильную жажду. Напившись воды, она вышла во двор, чтобы охладить на утреннем ветерке свое пылающее лицо.

Ночь подходила к концу, небо посветлело от лучей зари и отблесков еще догоравшего где-то пожара. Остановившись на крыльце, Софья обвела глазами двор и вдруг почувствовала такую слабость, что пошатнулась и чуть не упала. На нее неприятно подействовал вид распростертого под деревом тела Фомы, но еще хуже ей стало оттого, что тела Игната на дворе не было, зато кровавая дорожка тянулась от того места, где он лежал, прямо к самому крыльцу. Это могло означать, что разбойник жив и либо сам куда-то уполз, либо кто-то ему помог. Девушка невольно попятилась назад, к двери, и вдруг откуда-то сбоку, из-за пилястры, вынырнула черная тень и знакомый скрипучий голос с угрозой пробормотал:

– Прячь меня, девка, иначе тебе не жить!

Вскрикнув, Софья отшатнулась в сторону, но Игнат удержал ее за руку. Встретившись взглядом с его налитыми кровью глазами, девушка поняла, что этот раненый зверь ни перед чем не остановится. Но, видимо, от боли и кровопотери он все же ослабел, и Софья смогла высвободить свою руку из его пальцев.

– На помощь! – крикнула она ломким голосом и метнулась к двери.

Ярость придала сил Игнату, и он, выхватив нож, успел дотянуться до Софьи.

– Вот тебе, сука, получай!..

В последний миг девушка заслонилась рукой, и тут же почувствовала резкую боль в предплечье, словно жала нескольких ос впились ей в тело.

Она пронзительно закричала, отступила назад, а разбойник снова замахнулся, но уже не смог нанести удар, потому что на крыльцо выскочил Шарль, голый по пояс, в наспех натянутых штанах, и, мгновенно оценив обстановку, обхватил запястье Игната и, вывернув нож, ударил бандита его же оружием. Получив смертельную рану в живот, Игнат задергался, захрипел на последнем издыхании. В этот момент из дома выбежала Евгения, простоволосая, в широком платке поверх ночной рубашки, и испуганно кинулась к девушке:

– Софи, что здесь было?… У тебя кровь!.. Ты ранена?…

– Это все Игнат… он хотел меня убить… если бы не месье Фулон…

– Живучий оказался, скотина!.. – Шарль яростно пнул ногой бандита, столкнув его с крыльца. – Вчера в темноте я не разглядел. Но теперь-то уж точно с ним покончено. А ты, Софи… – Он повернулся к девушке.

Софья прислонилась к Эжени, обессиленная приступом дурноты и головокружения, а в следующую секунду ее глаза заволокло туманом, в ушах раздался звон, и она погрузилась в беспамятство, не почувствовав, как Шарль подхватил ее на руки.

Очнулась девушка, уже лежа на кровати. Сперва она ощущала только боль в раненой руке, жар во всем теле и мелькание кругов перед глазами. Потом взгляд ее прояснился и она увидела склонившиеся над ней лица Эжени, Франсуа и Шарля. Рука у нее уже была перевязана, и месье Лан пытался напоить девушку лекарством.

– Слава Богу, пришла в себя, – шептала Эжени, прижимая свою прохладную ладонь к горящему лбу Софьи. – У нее такой сильный жар, а тут еще рана… За что этот душегуб на тебя напал, моя девочка?

– Рвался в дом, хотел нас обворовать, – пробормотала Софья, не желая упоминать о вчерашнем, когда Шарль спас ее от насильников, а потом потребовал благодарности, которую и получил.

– Я всегда чувствовала, что Игнат разбойник, – гневно сдвинула брови Эжени. – И как только Поль мог его нанять? Такие вороватые слуги, весь дом обобрали!..

– Игнат с сообщником еще и нашего Терентия убил, – подсказала Софья и, быстро взглянув на Шарля, добавила: – Спасибо, месье Фулон с ними расправился.

– Есть же благородные люди и среди захватчиков, – прошептала Эжени, наклоняясь к Софье.

В голосе Шарля прозвучала неподдельная тревога, когда он обратился к Франсуа:

– Скажите, доктор, она серьезно больна? Надолго?

– Боюсь, что да, – вздохнул месье Лан. – У нее еще с вечера началась лихорадка, а рана теперь сильно усугубила болезнь. Хорошо, что хоть не задета кость или сухожилия, рана получилась скользящей.

– Но мадемуазель будет жить? – с надеждой спросил Шарль.

– Мы с женой все для этого сделаем.

– Я тоже, – пробормотал молодой человек, не отводя пристального взгляда от девушки.

Встретившись с ним глазами, Софья вдруг поняла, что он ждет ее выздоровления не только ради нее самой, но и чтобы возобновить любовную близость, к которой принудил девушку этой ночью. И хотя Шарль не был ей неприятен, она чувствовала облегчение оттого, что болезнь избавит ее от его постельных атак. В воспаленном мозгу девушки даже промелькнула мысль о том, что если Шарлю она благодарна за спасение, то Игната впору благодарить за рану, которая прервала ее отношения с французом. На мгновение ей даже показалось смешным, что она думает о своей чести и репутации сейчас, находясь, может быть, на пороге смерти.

Софья прикрыла глаза и тут же оказалась во власти прерывистых, смутных видений. Перед ее мысленным взором замелькали знакомые и незнакомые лица, нагромождения то жутких, то величественных картин, в ушах зазвучали обрывки фраз, далекий перезвон колоколов…

А дальше все это стало стремительно удаляться, и девушка погрузилась во мрак.

Десять дней металась Софья в лихорадочном забытьи, которое перемежалось минутными проблесками сознания. Те лица, что мелькали перед ней наяву, путались в ее памяти с воображаемыми образами горячечных сновидений. Когда же изнурительная лихорадка ненадолго ее отпускала, девушка вдруг начинала сознавать, что одно лицо особенно часто является ей в бреду и тревожит более других. Но чье это было лицо и о чем оно возвещало, Софья понять не могла. Когда ей стало лучше и она почувствовала, что в метаниях между жизнью и смертью победила жизнь, девушка решила, что именно этот ускользающий образ вел ее из тьмы к свету, призывал не сдаваться. «Наверное, это был Юрий», – подумала она, потому что ей хотелось так думать, хотя память упорно отказывалась это подтвердить – как, впрочем, и опровергнуть.