Тьма - Джеймс Герберт

К несчастью для церкви, наступил век рационализма; можно сказать, что просвещение явилось величайшим врагом религии. Задаются вопросы: «Почему во имя справедливости совершаются преступления?», «Могут ли злодеяния привести к благу?». Почему люди, известные всему миру как злодеи, смели утверждать, что Бог на их стороне? Будут ли цивилизованные страны снова вести религиозные войны? Кто более преступен — шах Ирана или религиозный фанатик Аятолла Хомейни, ниспровергший его? Или Амин, утверждавший, что несколько раз разговаривал с Богом? Гитлер заявлял, что Бог на его стороне. Церковь до сих пор не ответила, почему на протяжении столетий проводились гонения на так называемых еретиков... В этом вопиющем противоречии Прижляк видел признание человеком своих собственных сил, предопределение его судьбы. Он исследовал свой собственный «первородный грех» и решил, что он не так страшен, как утверждает церковь. Сатана превратился в посмешище, всего лишь забавный миф. Пугало. Зло исходит только от самого человека.

Прижляк был убежден, что зло представляет собой некое энергетическое поле в нашем сознании. Следовательно, мы можем научиться пользоваться этой энергией, как научились пользоваться такими парапсихологическими способностями, как телекинез, экстрасенсорное восприятие или телепатия...

Кьюлек сделал паузу, чтобы полицейские смогли переварить сказанное.

— Я считаю, что Прижляку удалось осуществить свой замысел: он установил источник этой энергии и начал ее использовать. Я уверен, что он использует ее и по сей день.

— Это невозможно, — решительно возразил Пек.

— Многое из того, что казалось невозможным даже за время вашей жизни, стало достоянием науки, и знания во всех областях техники непрерывно прогрессируют. За последние сто лет человек совершил несравненно больше, чем за все предшествующие тысячелетия вместе взятые.

— Но Прижляк мертв, черт побери!

— Ему необходимо было умереть, инспектор. Я убежден, что Борис Прижляк и его последователи превратились в эту энергию.

Пек покачал головой:

— Простите, но я не могу в это поверить. Кьюлек кивнул:

— Я и не ожидал, что вы поверите. Я просто хотел, чтобы вы выслушали мою гипотезу, в истинности которой я убежден. Возможно, в ближайшие недели у вас появится повод поразмыслить над ней.

— Что вы имеете в виду?

— Безумие будет нарастать, инспектор. Оно распространится как эпидемия. Каждую ночь кто-то будет поддаваться его воздействию, и чем больше людей оно подчинит себе, тем станет сильнее. Это как капли дождя на оконном стекле: одна капля сливается с другой, затем они обе сливаются с третьей, увеличиваясь и тяжелея, пока не образуют стремительный ручеек.

— Но почему ночью? Почему вы считаете, что все это происходит только в темноте?

— Я точно не знаю. Загляните в Библию и увидите, что зло постоянно соотносится там с тьмой. Возможно, библейская терминология исполнена более глубокого смысла, чем мы думали. Смерть — это тьма, ад — это темная, пугающая преисподняя. Дьявол всегда был известен под именем Князя Тьмы. И разве зло не отражает потемки человеческой души?

Возможно, тьма является материальным носителем этой энергии. Возможно, библейская идея о постоянной борьбе Света и Тьмы является истинной научной концепцией. Лучи света, независимо от происхождения, нейтрализуют и сводят на нет катализирующие свойства темноты.

Прижляк намекал на это во время нашей последней встречи, и я должен признать, что, хотя его идеи всегда казались мне смелыми и остроумными, в тот раз я подумал, что его рассуждения безумны. Теперь я в этом начал сомневаться.

Кьюлек заметно расслабился, сидя в кресле, и Пек понял, что слепец завершил изложение своей мрачной теории. Он посмотрел на всех присутствующих в гостиной и с удивлением отметил, что даже Роупер перестал ухмыляться.

— Вы понимаете, что все сказанное вами совершенно бесполезно для моего расследования? — без обиняков спросил он.

— Да. Пока это так. Но думаю, что скоро ваша точка зрения переменится.

— Потому что произойдет кое-что похуже?

— Да, очевидно.

— Но, даже если это правда, что получит от всего этого Прижляк?

Кьюлек пожал плечами:

— Власть. Гораздо большую, чем та, которой он обладал при жизни. Новых последователей, число которых будет расти.

— Вы подразумеваете, что он до сих пор вербует сторонников? Кьюлек удивился, не заметив в вопросе Пека сарказма. Его вообще несколько удивляло, что полицейский так терпеливо все это выслушивал.

— Да, к нему примкнут другие. Очень многие.

Пек и Роупер обменялись взглядами, что не укрылось от Джессики.

— Вы что-то скрываете от нас, инспектор? — спросила она. Пек выглядел встревоженным.

— Толпа, которая неслась вчера как одержимая, — я имею в виду тех, кому удалось убежать со стадиона, — рассеялась в близлежащем районе. Мы подбирали их на протяжении всего следующего дня. Многих находили мертвыми, причем выяснилось, что они сами накладывали на себя руки. Остальные... бессмысленно бродили вокруг мертвецов. — Преодолевая нежелание рассказывать о том, что было дальше, Пек посуровел. — Довольно многие направились прямо на Уиллоу-роуд и снесли забор, окружавший «Бичвуд», вернее, то, что от него осталось. Мы нашли их на развалинах — они стояли там, будто чего-то ожидая, как поганые стервятники.

Взгляд Бишопа был прикован к неподвижному телу в ванне. Бледное, искаженное смертью лицо уставилось на него.

Последние несколько лет ему нередко приходилось беседовать с Краучли, причем их разговоры обычно сводились к обсуждению душевного состояния Линн и велись на профессиональном уровне. Бишоп не мог сказать, что Краучли ему нравился, — подход психиатра отличался излишней эмоциональностью, — но он уважал Краучли как врача и видел, что преданность этого человека делу, служащему на благо пациентов, выходит далеко за рамки служебного долга. И вот чем все закончилось: пациенты убили его.

Были ли больными клиники те две женщины, которые Бишопа встретили? Скорее всего, нет — он не заметил в них признаков безумия. Являлись ли они орудием мести Прижляка, как стали им Браверман и его жена? Скорее всего. Они поступили на работу в это заведение, и пациенты, став их союзниками, убили работников, которые не подчинились новому смертельному безумию. Они принудили Краучли позвонить ему, а затем притащили врача сюда и утопили.

Рот доктора был приоткрыт, и последние пузырьки воздуха вырывались из его легких, поднимаясь на поверхность. Светлые волосы под водой потемнели и колыхались вокруг головы, словно водоросли. На лице застыло выражение ужаса.

А окончательно обезумевшие колотили в дверь, смеялись, выкрикивали имя Бишопа и грозили расправиться с ним. Небольшое зарешеченное окно оказалось на уровне его лица, и он увидел, что проволочная рама, как он и предполагал, была вмонтирована в стену. Бишоп в отчаянии осмотрелся в поисках предмета, которым можно было бы разбить окно, но в ванной комнате не нашлось ничего подходящего. Можно было попробовать стулом, но это был единственный предмет, удерживающий преследователей за дверью. Удары стали сильнее, их ритм упорядочился, будто толпа расступилась, предоставив кому-то более сильному бить по двери ногой. Поставленный под углом стул содрогался. И тут Бишоп увидел вешалку для полотенец над радиатором. У него мелькнула слабая надежда: вешалка была стальной и довольно увесистой. Он поднял ее на уровень плеч, большое полотенце соскользнуло на пол. Схватившись одной рукой за треугольный крюк, а другой — за длинный металлический прут вешалки, Бишоп подбежал к окну и ударил по стеклу, едва не поскользнувшись на залитом лужами полу.