Театральная история - Артур Соломонов

– Я знаю, что у вас дар, – не холодно, но достаточно прохладно ответил режиссер. – На моей сцене нет артистов без дара.

– Другой дар, другой дар… – залепетал господин Ганель и снова осекся.

Сильвестр хотел было спросить, сколько еще даров припасено у господина Ганеля, но увидел, как карлик покрывается красными пятнами от волнения, и мгновенно сменил изумленно-холодный взгляд на доброжелательный. Господин Ганель, увидев этот, как ему показалось, сияющий добром взгляд, неожиданно громко всхлипнул, отвернулся и мелким, сбивчивым шагом побежал через дорогу. Машины оглашали бульвар воем, но карлик едва замечал их, уступая только самым опасным. Сильвестр крикнул:

– Вернитесь! Немедленно!

Господин Ганель, повинуясь призыву, метнулся обратно через дорогу, уже совсем не слыша ни сигналов, ни визга тормозов, ни криков водителей.

Гораздо более осмотрительно переходил ту же дорогу толстяк с грустным лицом. Иосиф, окончательно павший жертвой в борьбе своих противоречивых желаний, снова недоумевал: «Зачем я затеял эту интригу? Какой бес заселил в меня такую причудливую мечту? Руководство театром! А сейчас еще эта встреча. Все вместе, все… И тот, про кого я писал, и те, кто мои письма читал… Это… Как минимум дискомфортно…»

Господин Ганель в болезненном воодушевлении подбежал к режиссеру, снова схватил его за руки, словно не мог говорить, не подключившись к Сильвестру, и закричал еще громче:

– Вас предает Иосиф! Он доносит на вас!

Сильвестр посмотрел на него с мрачным любопытством. Он пытался дать моментальную оценку и поступившей информации, и состоянию информатора. Он принимал решение: можно ли приводить столь взнервленного господина к Ипполиту Карловичу?

Иосиф же, услышав взметнувшееся над Тверским бульваром обвинение, вместе с испугом почувствовал облегчение. Он должен защищаться. А значит, наконец-то сомненья прочь. Совладав с волнением, Иосиф сумел-таки добродушно-весело крикнуть издали:

– Клеветник!

И устремился к режиссеру и карлику. Быстро (началась одышка), еще быстрее (ботинок угодил в лужу из талого снега), еще быстрее (нижняя пуговица зимнего пальто расстегнулась от резких движений), еще быстрее – и стоп. Вот он уже рядом с ними, смотрит на обоих ласково и иронично. Ганеля не испугало появление Иосифа. Скорее он был разозлен: ведь теперь открыть правду будет еще сложнее. Сильвестр стоял с лицом непроницаемым. Иосиф взял тон человека несправедливо обиженного:

– Если я вам неприятен, дорогой Ганель, говорите мне об этом прямо в лицо. Я не обижусь. Я сторонник прямоты во всем.

– Вы! – вскричал господин Ганель. – Вы сторонник прямоты! Это просто смешно!

– Ну так смейтесь!

Иосиф видел, что карлик волнуется, и понимал: в этом поединке выиграет тот, кто будет спокойнее.

Сильвестр смотрел на обоих с раздражением.

То ли он не поверил Ганелю, то ли подумал, что эта информация поступила слишком поздно. По его лицу ясно было только одно: он не собирается выступать арбитром в мышиной возне. Иосиф уловил раздражение режиссера, тут же забыл про необходимость иронии и сердито сказал господину Ганелю:

– Вы измышляете какие-то невероятности.

– Тебя с каждым днем все труднее понять, – сказал Сильвестр. – Как же ты писать собираешься о нас?

– Куда писать о вас? – вскричал Иосиф. – На что ты намекаешь?

– Я намекаю, – спокойно ответил Сильвестр, – на обещанные тобой статьи в «Ле Монд» и «Ди Цайт». А ты на что?

Повисла нехорошая пауза, которую прервал Сильвестр:

– А может, кто-то тебя наказывает за что-то? Лишает дара речи.

При слове «дар» режиссер лукаво глянул на господина Ганеля. Иосиф побагровел. Он снова почувствовал себя оскорбленным, и гораздо глубже, чем пару минут назад, когда его обвинил карлик. Та часть Иосифа, которая противилась предательству и осуждала его, была возмущена.

– И ты! И ты, Сильвестр!

– Я просто делаю наблюдение. Тебе в последнее время как будто язык подменили. Но сейчас совсем не время и не место.

– Хорошо! – голос Иосифа возвысился до пафоса поруганной невинности. – Я полагал, мы вместе посмеемся! Но раз и ты подозреваешь меня… Это даже в шутку обидно! Даже в шутку оскорбительно! Пусть он скажет, почему он так думает! Почему!

– У меня дар… – снова сказал господин Ганель и проклял себя: «Сумасшествие… Что я заладил про этот дар?» (Доктор Фрейд дал бы ответ на этот вопрос, но его, к счастью, на Тверском бульваре не было.)

– Ах, у вас дар! – вскричал Иосиф. – И это повод клеветать! Прекрасная причина! Тогда на меня должен ополчиться весь театр! Почти весь!

– Я читаю мысли! – подхватил Ганель крик Иосифа, пугая прохожих. Два сизых голубя, сидящих на бордюре, насторожились и приготовились вспорхнуть.

Иосиф, Ганель и Сильвестр являли собой причудливую троицу. Особенно когда господин Ганель оповестил Тверской бульвар о своей телепатии, не расплетая рук с Сильвестром, а Иосиф гневно вскричал на столь же высокой ноте:

– Что, что вы читаете?

– Мысли! Я был в ваших мыслях!

– Где вы были?

– Я знаю ваши планы!

– Мои планы!

– Вы мечтаете занять режиссерское кресло!

– Кресло!

Голуби не выдержали этой перепалки и вспорхнули. Покружив немного над театральной троицей, они, видимо, решили полетать над людьми менее нервных профессий.

– Вы переписываетесь с отцом Никодимом! – услышали улетающие птицы.

Этого имени Иосиф повторять не стал.

– Вы пишете ему доносы! Вы хотите разрушить все! Наш спектакль! Нас! Дело Сильвестра! Андреевича!

Иосиф захохотал. Это был хохот победителя. Ему даже не пришлось наигрывать: правда, услышанная им от господина Ганеля, показалась ему самому настолько неправдоподобной, что он осмеял ее без всяких усилий, как полнейшую нелепицу.

– Тема закрыта, – сказал Сильвестр.

Господин Ганель, все еще державший режиссерские руки, отпустил их. Мечты о спасении Сильвестра таяли. Место у режиссерского трона так и осталось недостижимым. Иосиф, отхохотав свое, причем так, что на глазах выступили крохотные слезинки, которые он смахнул скрюченным указательным пальцем, выдохнул облегченно-утомленно и сказал:

– Вот фантазер! На такое я даже обижаться не стану. Ну, мир?

Он протянул господину Ганелю пухлую, влажную от слез ручку. У карлика не было времени на размышления: Сильвестр вытащил Ганелеву руку из кармана, соединил с рукой Иосифа и потребовал:

– Все. Забыли об этом.

Господин Ганель почувствовал, как елозит своим большим пальцем по его ладони Иосиф, и в этом поглаживании ему почудилось такое унижение, такое издевательство, что он брезгливо выдернул руку. Но, увидев взгляд-приказ режиссера, пробормотал: