Театральная история - Артур Соломонов

Ипполит Карлович сделал паузу и оглядел тарелку с мидиями. Почему-то решил их даже не пробовать. Отставил в сторону. И продолжил говорить, прекрасно понимая, что меньше всего собравшимся хочется слушать изложение его взглядов на финансовую жизнь.

– Подумайте о вечном круговороте денежных масс. Не кружится голова? У меня кружится. Прямо сейчас. Потоки, потоки, неостановимые, как вращение земли.

Когда Александр услышал «потоки, потоки», желание посетить туалет (которое начало мучить его, едва он вошел), достигло наивысшей точки. Больше терпеть он не мог. Но как прервать Ипполита Карловича? Как?

– А мировые кризисы? Мы бессильны перед деньгами. Они неуправляемы. А может, мы их прогневили. И они мстят.

– Ипполит Карлович, – раздался осуждающий возглас отца Никодима.

– Простите, святейший!

Александр понял, что миг позора вот-вот грянет.

– Я на секундочку вас оставлю? – это сказал уже не он, это говорило его неудержимое желание.

– Тогда я на эту секундочку умолкну, – ничуть не смутившись, ответил Ипполит Карлович. – Иди. Около выхода налево. Только в женский не ходи. Тибальт.

Заплетающимися от страха ногами Александр побрел к туалету. В каком-то полутумане он завернул налево, прошел по длинному коридору, потом снова повернул налево и оказался в помещении, где потрясающе вкусно пахло едой. «Мне же не сюда, – подумал Александр. – Мне же надо, чтобы наоборот… Чтобы запах наоборот…» И тут заметил того самого высокомерного Морица, который обслуживал Ипполита Карловича. Он держал в руках тарелку дымящегося грибного супа и разговаривал со своим коллегой, у которого был не столь пафосный вид. Зеленые шкодливые глазки шныряли из стороны в сторону. На лице играла лукавая улыбка.

– Давай, Мориц! Решайся! – подбадривал лукавый важного.

– Нет, я не могу… Это опасно.

– Ты каждый раз, когда мы эту тварь богатую обслуживаем, боишься, а потом говоришь: «Артемий, ты был прав, он еще не того заслуживает!» Давай уже! Не тяни Яшку за ху…ку. Эх! Все. Я сам.

И Артемий склонился над тарелкой грибного супа и смачно плюнул в нее. Слюна расплылась по тарелке, окружила кусочки грибных стволов и шляпок, собралась вокруг мелко нарезанного картофеля. В глазах Артемия сверкнуло бесконечное презрение к Морицу, и Александр без труда прочел в них: слабак!

Артемий удалился. Александру показалось, что даже официантский фартук гордится своим хозяином.

Не замеченный никем, Александр медленно и тихо отплыл обратно по коридору. Для его переполненной впечатлениями души эта сцена была лишней. Наконец он нашел туалет.

Исполнив свои желания, Александр долго стоял у зеркала, не спеша выходить из сверкающего мрамором убежища. Но делать нечего, он снова отправился на горький пир, зная, что все кончено, что его мечты съедены этим неправдоподобным человеком, съедены вместе со стерлядью. На мгновение Александр захотел выслужиться перед Ипполитом Карловичем и рассказать о том, что видел официантские проказы. Но быстро смекнул, что ничего хорошего из этого лично для него не выйдет.

Когда он пришел, Ипполит Карлович уже поглотил полпорции грибного супа. Слюна официанта Артемия гуляла по «недоолигарховым» недрам.

– Заплывай, заплывай в наш аквариум, – подбодрил Александра Ипполит Карлович. – Извини, я тут без тебя говорить продолжил. Больно долго ты. Расставался. Так вот. В наших отношениях с тобой, Сильвестр. Я как бывший студент философского факультета. Отмечаю диалектический момент. Я делаю капиталовложения, а ты у меня – капитало– вынимание. И мое капиталовложение и является твоим капиталовыниманием. Что ты смотришь так? Все люди искусства таковы, все. Презирают нас, у кого деньги берут. Берут и презирают. Презирают и берут. Они ведь все как думают? – обратился Ипполит Карлович почему-то к Александру, как будто не считал его «человеком искусства». – Они так думают: у вас, богатенькие дяденьки, есть деньги. Значит, вы нам должны. На святое искусство! Искусство-то, может, и святое. А вот те, кто ко мне за деньгами ходит, они-то святые ли? Не про тебя, Сильвестр, не про тебя говорю. Ты – масштаб. Ты – талант. Тебе плачу с наслаждением. – Ипполит Карлович зачерпнул ложкой увесистый кусок гриба, подул на него, и с каким-то даже сладострастием отправил в рот. – Суп изумительный. Только здесь такие супы. Всем рекомендую, всех угощаю… – и снова обратился к Сильвестру: – Но ты, Сильвестр. Слишком ты самоуверен. Ты чудо хотел совершить. Ты шило в мешке хотел утаить. Ибо что это такое. Как не шило? – Ипполит Карлович снова поднял тарелку, скрывавшую донос Иосифа. – Вот как здесь сказано: ты стал «христианские ценности наизнанку выворачивать». Зачем, Сильвестр. Зачем наизнанку. И вообще. Что у них. За изнанка. Какой дурак это написал.

Дурак, который это написал, сидел напротив и молился. Молился, поскольку понимал, что сейчас его может спасти только чудо.

– А вот еще какие кошмары сообщены: «Что же будет проповедано со сцены нашего театра с помощью отца Лоренцо, кощунственно преображенного в буддийского монаха? Что нет добра и нет зла. Нет правого и неправого. Все едино». Отец Лоренцо! – обратился Ипполит Карлович к господину Ганелю. – Кощунственно преображенный! Как тебе мои пончики?

– Я не ел ваши пончики, – ответил господин Ганель.

– А, еще же не было. Десерта. Как долго мы сидим. Хорошо сидим. Но долго.

– Если вы позвали меня для того, чтобы прочесть этот нелепый текст, – заметил Сильвестр, – то правильнее было сделать это без моих артистов.

Ипполит Карлович задумался.

– Да, вот тут ты прав. Не подумал я об этом. Тогда под спуд.

С этими словами Ипполит Карлович накрыл донос Иосифа тарелкой.

– А что ты хочешь сказать, Сильвестр?

– В каком смысле?

– Назначив карлика на роль монаха. Что ты этим хочешь сказать? Что религия в наше время. Занимает столь же мало места в пространстве духовном, как он в пространстве физическом? – Ипполит Карлович указал на господина Ганеля рукой, в которой держал бокал с умирающим лебедем. – Прошу у тебя прощения, но ты ведь не скрываешь, что ты карлик? Нет? Значит, я тебя не обидел? Я бы, наверное, обидел тебя. Если бы делал вид, что ты совсем даже не карлик, а наоборот.

– Вы бы меня не обидели ни в том, ни в другом случае.

– Сильвестр, а он с норовом. Должно быть. Хороший артист. Они все с норовом.

Ипполит Карлович задумался, глядя в грибной суп.

– Утомился я… Меценат. Поощряющий мужеложство. Вот кто я теперь. Да, Станиславский?

– Я снова не понимаю, о чем вы.

– Выходит, дым без огня? Говорят, такое иногда бывает… Кто же этого дыму напустил? Не продохнуть. Давайте тогда без десерта закончим. Устал я очень. Лживые доносчики – это двойная гадость. Отец Никодим. Помолитесь с нами? А ты, Тибальт? Ты атеист? Нет? Так давай с нами.

Из своего укрытия вышел отец Никодим. Александр поднялся и приготовился креститься и молиться.