Фурии - Кэти Лоуэ
Шрифт:
Интервал:
– Всю неделю болтались между полицейским участком и домом ее родителей, туда-сюда. Занятие не из приятных.
Я прижала ладонь к ее лодыжке и вывела двумя пальцами цифру восемь.
– Что-то недоговариваешь? – спросила я, подталкивая ее к продолжению; желание спросить, отчего она хотя бы не позвонила, я подавила.
– Понимаешь, мы видели ее последними, ну, все и думают, что нам что-то известно.
– А вам известно? – Я посмотрела на нее. Молчание. – Я спрашиваю, что известно-то?
Какое-то время она смотрела на меня, пожевывая губу.
– Курить хочется. – Она потянулась одной рукой к оконной задвижке, другой принялась шарить в карманах брюк. – Зажигалка найдется?
– В рюкзаке. – Я ткнула пальцем в сторону двери, где валялись разные вещи. Она слезла с кровати и наклонилась, роясь в куче курток, юбок и ботинок.
– Ха, – Робин с ухмылкой повернулась ко мне. – Мамочка ланч приготовила?
– Что?
Она подняла над головой грязную картонную коробку, внутри – остатки прокисшего салата.
– А что, выглядит весьма аппетитно.
Я глянула в ее сторону.
– Это не мое.
– Да брось ты, Вайолет. Все это, конечно, отстой, но тебе нет никакой нужды оправдываться.
– Серьезно тебе говорю, это не мое. – Я вырвала коробку из ее рук и села рядом. – И рюкзак не мой.
– Тогда чей же? – недоверчиво спросила она.
– По-моему, декана.
– А как он… Чей?!
– Он подвез меня, – начала я и, остановившись на полуслове, принялась вытряхивать содержимое рюкзака на пол. Он походил на мой – обыкновенный, коричневого цвета рюкзак с потершимися медными заклепками, – но, в отличие от моего, сделанного из жесткого кожзаменителя, этот был из натуральной, мягкой на ощупь кожи. Внутри оказались разного рода бумаги, незаконченные рукописи, сложенные пополам брошюры, шариковые ручки с красной и зеленой пастой, бумажные носовые платки, наполовину пустая упаковка аспирина, блокнот, полуразмотанная кассета.
– Бинго! – сказала Робин, вытаскивая кассету из груды вещей. – Сейчас посмотрим, что там. Готова спорить, что-то ужасное.
Зашуршала сматываемая лента; я открыла блокнот и, сгорая от любопытства, села на край кровати. И тут же его захлопнула. Что, если?.. Я посмотрела на Робин, поглощенную лентой, и снова открыла блокнот. В нем оказалась сложенная пополам газета. «Наша дорогая Эмили, – гласил заголовок на первой полосе. – Необходимо найти ее убийцу».
– Готова? – спросила Робин. Я кивнула, и она засунула кассету в мой старый магнитофон.
Шелест продолжался, минуты шли. Мы сидели в тишине, глядя то друг на друга, то на проигрыватель.
– Там ничего нет, – сказала я.
– Ш-ш-ш.
– Эмили, – раздался из проигрывателя голос декана. Мы застыли. – Минута в минуту.
– Здрасьте, сэр, – послышался девичий голос. Немного сдавленный. Чуть более хриплый, чем у меня, и пониже, позвучнее. Естественно.
– Я же говорил, зовите меня Мэтью, – откликнулся он. Снова шорох, кто-то поправляет микрофон. – Как поживает любимая ученица?
Я вздрогнула: знакомые слова, с ними он обращался ко мне. Робин подняла голову, блеснули темные глаза, как в тот вечер – вечер ритуала. Я почувствовала, что у меня перехватывает дыхание, что я не одна, возникло ощущение полета, воспоминание о страшном – и назад, к магнитофону.
– Хорошо, благодарю вас, – вновь прозвучал голос Эмили, глухо, с неким подтекстом, смысла которого я не могла понять.
– Прекрасно, прекрасно. Рад слышать. – Откашливание. Нервное. – Ну так как, удалось обдумать то, о чем мы говорили?
Молчание, долгое и нервное. Я посмотрела на Робин, кожа на шее и руках пошла пупырышками.
– Робин… – начала я. Она прошептала нечто, похожее на «не надо», хотя к кому это было обращено, ко мне или к Эмили, не поняла.
– Я не смогу, сэр, – проговорила наконец Эмили. – То есть я хочу сказать… не хочу.
Я услышала долгий скрип закрывающейся двери приемной, обозначающий время – шесть вечера, знакомый звук, сигнализирующий о начале наших вечерних посиделок. Декан снова откашлялся, прочистил горло.
– Могу ли поинтересоваться, что заставило вас передумать?
– Просто… это неправильно. – Очередная пауза. – И по совести говоря, мне кажется, с вашей стороны несправедливо задавать такие вопросы.
Мне почудилось, что я услышала звук шагов миссис Коксон в коридоре, впрочем, не уверена. Может, дело просто в том, что я слишком хорошо знаю распорядок ее действий; и голос его хорошо знаю – этот мягкий тембр, когда он говорит со мной.
– Ох, Эмили… Мне очень жаль! А я-то надеялся…
Микрофон снова зашуршал, и после – ничего. Полная тишина, только пустая пленка крутится. Мы с Робин тупо смотрели на магнитофон, дожидаясь, когда вращение остановится с глухим мертвенным щелчком.
Робин дрожащими руками, бледная как мел, открутила ленту назад и снова запустила запись. Она взяла полупустой стакан, поднесла ко рту, но пить не стала. Я догадалась почему: чтобы не выдать дрожания губ, проглотить слезы.
Я потянулась к ней – она, точно ошпаренная, отпрянула назад.
– Он… – начала Робин и посмотрела на меня, беспомощно, взывая к пониманию.
– Он – что? – прошептала я, хотя ответ, видимо, знала.
Она отвернулась, посмотрела на кассету, затем вновь перевела взгляд на меня.
– Глупая сучка, – сказала она. – Глупая, глупая сучка.
Я вцепилась в край кровати и закрыла глаза. «Ненавижу тебя, – подумала я, и тут же: – Может, она и права».
Я искоса посмотрела на Робин: слегка откинув голову назад, та перерисовывала что-то со страницы, вырванной из старого учебника по медицине. Я всегда любила слова, имеющие отношение к анатомии, медицинские термины – или, по крайней мере, полюбила их с тех пор, как проводила время в больнице, прислушиваясь, с какой решительностью произносит их медицинский персонал, словно сами эти термины способны принести исцеление; а в этом учебнике было полно самых лучших из них. Я повторяла их про себя, один за другим: подключичная, гортанная, плечевой сустав, сонная артерия, рассечение… Блокнот Робин пестрел подобного рода рисунками («Хорошая практика», – говорила она), но без названий. Их-то я и переписывала в дневник, восполняя пробелы.
– Где они?
Она оторвалась от блокнота, закинула прядь волос за ухо.
– Придут.
Я отхлебнула кофе. Он остыл. Вылила содержимое на землю, смяла, наступив, бумажный стаканчик, отбросила его на шпалы. Послышался ровный стук колес приближающегося поезда. Робин вернулась к своим зарисовкам, а я смотрела на поезд, один пустой вагон за другим, окна золотятся при рассеянном свете утренней зари.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!