Горестная история о Франсуа Вийоне - Франсис Карко

декламировал он, прилаживая шаг в такт ритму.

— Как? Как? — раздался голос шедшего сзади монаха, который услышал последние строчки баллады. — Что это значит, «чтоб нам за лоха не подсесть»?

— Отстаньте! Не мешайте! — буркнул Вийон.

Но монах, вытаращив глаза, продолжал пялиться на него, и тогда Франсуа продекламировал уже гораздо громче:

— Ах, вот оно что! — протянул монах. — По фене, значит? Теперь мне все ясно.

Слова монаха не насторожили Вийона. Он даже не обратил внимания на то, что монах куда-то подевался, однако когда вечером подошел к городку Сен-Женру, то увидел, что тот поджидает его на дороге вместе со стражником, а перед воротами стоит большая толпа горожан.

— О черт! — остановившись, пробормотал Франсуа. — Уж не меня ли они встречают?

Он попятился, рванулся в придорожные кусты, укрылся там, прислушался, услыхал, как вся толпа с криком ринулась за ним в погоню, и со всех ног помчался через поля. Он бежал, пригнувшись, чтобы не бросаться в глаза, сделал большой крюк, огибая Сен-Женру, и до самого наступления темноты мчался, как заяц, спасающийся от своры борзых.

Эта дурацкая история помешала ему задержаться подольше в Ниоре, отдохнуть в нем и развлечься. А в город между тем, кто верхом, кто на своих двоих, прибывали жонглеры, акробаты, коробейники, купцы — открывалась ярмарка. Улицы кишели праздным народом. Но Франсуа все-таки решил не рисковать. Он закупил, как тогда в Орлеане, лубков, гравюр, всякого другого товару, и продолжил странствие по дорогам, переходя из деревни в деревню, из городка в городок, однако с началом зимы неожиданно для себя обнаружил, что никакого барыша не получил и остался почти без денег.

— Вот это да! Куда же они подевались? — в полном недоумении сокрушался он.

А ответ был прост: ушли обычным своим путем. Торговец из него был аховый; он легко поддавался на уговоры и сбавлял цену, дарил детям картинки, а девушкам кружева; то же немногое, что ему удавалось выручить, тут же спускал в кабаках. И тут уж ничего не поделаешь. Деньги не держались у него в руках. Остановиться он не мог, пока не оказался без гроша. В результате пришлось чуть ли не задаром продать плащ, хотя из-за начавшихся холодов плащ был необходим ему, и вот, не зная, чем заняться и как заработать на жизнь, Франсуа под студеным ветром, который гнал по серому низкому небу тучи и по реке холодную рябь, шагал в Блуа.

В Блуа Франсуа надеялся предстать перед герцогом Карлом Орлеанским[41], привлечь его внимание стихотворением, написанным по его желанию и заказу, и добиться, чтобы герцог принял его к себе. И это была вовсе не беспочвенная надежда, потому что Карл Орлеанский любил поэзию и сам писал стихи, притом настолько блистательные, что по праву считался первым поэтом Франции. Этот шестидесятитрехлетний седеющий сеньор, туговатый на ухо, неизменно одетый в бархатный без меховой подбивки кафтан, жил жизнью мудреца в своем замке в окружении придворных, которым платил жалованье, время свое посвящал охоте, чтению, шахматам и изысканным беседам. Каждый их участник должен был сделать приношение Музам на заданную герцогом тему, после чего выслушать хвалы или критику в зависимости от того, что заслужил. Так почему бы и Франсуа не принять участия в этих беседах? Он отнюдь не невежественней других. Ну а что до того, сумеет ли он достойно держать себя в столь благородном собрании, то это он доказал недавно в Анже, так что ничуть не сомневался, что, если будет принят у Карла Орлеанского, в грязь лицом тоже не ударит.

Пришел он в Блуа в тот день, когда герцог праздновал рождение дочери[42], и это обстоятельство еще больше укрепило Франсуа в его намерениях. Он сочинил длинное стихотворение на ее рождение, отнес его во дворец, дождался ответа и получил три экю, а также приглашение предстать завтра перед Карлом Орлеанским, который пожелал познакомиться с ним.

«Похоже, мне везет», — подумал Франсуа.

Удача действительно улыбнулась ему. Герцог принял Франсуа чрезвычайно благосклонно, расспрашивал о его занятиях, жизни, стихах, о причинах, приведших его в Блуа, и под конец предложил, раз уж он оказался в этом городе, пожить у него в замке. Франсуа не стал отказываться. Его внесли в реестр, и Карл Орлеанский собственноручно написал на полях, какое жалованье кладет ему.

— Не благодарите меня, — сказал он Вийону, — и чувствуйте себя в моем замке как дома.

В ответ Франсуа склонился в низком поклоне, после чего герцог проводил его в просторную комнату, где находилось несколько человек, и представил его им в столь лестных словах, каких они никогда не слышали от своего покровителя. Эти люди — а все они были поэты — окружили Вийона.

— Так значит, вы пришли из Парижа? — поинтересовался один из них.

Его звали Фреде. В этом низеньком, словоохотливом толстяке под приветливой, располагающей внешностью крылась лукавая и коварная натура.

— Да, из Парижа, — ответил Франсуа.

— А скажите-ка мне, — визгливым голосом обратился к нему мэтр Атезан, который только что сам вписал имя Вийона в реестр на получение жалованья, — вы знаете герцога?

— Я знаю его по его стихам, — совершенно искренне ответил Франсуа, — и восхищаюсь ими. А вот как человека…

— Человек достоин поэта, — с важностью промолвил мэтр Атезан.

И тут же снова завел:

— А скажите-ка мне…

Но Франсуа, которого буквально разрывали на части, не расслышал нового вопроса.

— Вы поможете мне разобраться, что здесь и как? — обратился он к Фреде, когда прозвонил колокол, призывающий на обед. — Я во всем полагаюсь на вас.

Фреде взял его под руку.

— Идемте, — сказал он. — Я вам все разъясню, потому что, да вы сами увидите, — и тут он перешел чуть ли не на шепот, — нас тут окружают чудовища…