Мое не мое тело. Пленница - Лика Семенова

силах отвести взгляд, будто меня заколдовали. Пожар внутри вытеснил все. Даже слова архона.

Тарис подцепила кусочек мяса тонкими белыми пальцами и протянула Асурану. Тот взял. Аккуратно, осознавая, что не желает причинять вред. Прикрыл глаза, проглотил, тряся головой. Это повторялось снова и снова. Я видел, как Тарис слегка улыбалась, приподнимая уголки пухлых розовых губ. Я скользил взглядом по ее высокой груди, гибким рукам, длинным стройным ногам, затянутым в черные чулки с соблазнительным швом. Этот шов придумали будто специально, чтобы распалять воображение, когда взгляд касался тонких щиколоток. Хотелось до боли вцепиться в ее сочную задницу, сжать до синяков, до стона. Расплести тугую косу, чтобы волосы водопадом струились по спине. Было в ней что-то томительное, призывное. Распустилось, когда она перестала бояться. Будто из-под личины перепуганной девчонки пробивалась настоящая женщина. Истинная женщина. И она сводила с ума одним своим  присутствием. Я даже до боли вцепился в подлокотник кресла, понимая, что все это не сейчас, не сегодня. Но я едва держался. Без всякого наира. Без единой его капли. И я боялся, что он пробудится. Я не вытерплю. Не смогу. И стану для нее чудовищем.

Я плеснул вина, сделал несколько жадных глотков. Это немного привело в чувства, но я понимал, что если они оба продолжат дразнить меня — я сорвусь. Это было слишком.

— Хватит!

Асуран прижал перья, вытянулся на крепких ногах. Тарис вздрогнула, сжала миску обеими руками и смотрела на меня. Теперь я различал в ее взгляде беспокойство, и она снова превратилась в испуганную девчонку. В груди удовлетворенно екнуло, будто судно попало в воздушную яму.

— Вернись к столу.

Она послушалась. Поставила пустую миску на пол, опустилась на стул, неестественно держа правую руку, испачканную мясом. Я заглянул в ящик стола, достал тюбик дезинфектора:

— Вытри руки.

Она подчинилась, вернула тюбик. Я кивнул на тарелку:

— Ешь. И рассказывай.

Пруст не солгал. Слушая рассказ, в котором сама Тарис почти не видела ничего особенного, лишь удивлялась, я холодел. Асуран защищал ее. Так, как защищал бы меня. И это казалось немыслимым. Но вся эта ситуация таила нечто большее…

Перилл никогда не признает человека. С таким обонянием он просто не может ошибиться. Он безошибочно нашел ее в лесу — и это лишь подтверждение. Я отчетливо помнил, как Асуран набросился на нее в первый раз. Самая верная реакция, самая естественная — Тарис зашла на его территорию, на территорию его хозяина.

Но все это было до…

До метатора.

Асуран мог напасть на Пруста, защищая меня. Но не мог защищать человека. Не мог между человеком и виссаратом выбрать человека.

Я чувствовал, как меня морозит. Шумно дышал, слушая, как колотится в висках. Я поднялся, отошел к иллюминатору. Уставился в стекло, но видел лишь отражение в глянцевой черноте. Заметил, что Тарис перестала есть. Опустила вилку и настороженно смотрела на меня. Ее отражение в стекле двоилось. Она казалась прозрачной, нереальной. Две Тарис — одна призрачнее другой. Если бы я мог разделить ее надвое или получить копию. Подделку предоставить архону, а настоящую оставить себе.

Я резко обернулся, будто хотел убедиться, что она реальна. Тарис вздрогнула от неожиданности, выронила вилку. Смотрела огромными испуганными глазами, и я хотел утонуть в их лазурной глубине. Я представил, как они чернеют, совсем как ночь за окном. И едва не затряс головой. Нет! Есть ли вероятность, что Этери все же пробудится? Я не знал. И жирный урод не знал.

Но Этери никогда не любила Асурана. Относилась с пренебрежением, точнее, вынужденно терпела, смирившись с тем, что я ни при каких обстоятельствах не был согласен расставаться с птицей. Она никогда не стала бы кормить его или дотрагиваться. Я не видел Этери в этих жестах. И этот взгляд… Разве смогла бы Этери так смотреть? Своевольная, капризная. Она не знала, что значит отводить глаза.

Я отчетливо чувствовал напряжение Тарис. Оно раскатывалось волнами. Сильнее и сильнее. Проникало под кожу, заставляя меня дрожать. Разносилось по венам, накапливаясь в кончиках пальцев. Я отступил на шаг, с ужасом понимая, что это наир.

Глава 25

Я чувствовала, что вот-вот подступит паника, и не понимала как это предотвратить. Словно вновь щелкнули тумблером или выключателем электрического светильника. Из прихоти, просто так. Будто кто-то издевался. Во рту мгновенно пересохло, руки мелко дрожали. Меня лихорадило, окатывало острым запахом озона, словно накрывал волнами набирающий силу шторм.

Я не сводила глаз с лица Нордер-Галя. Видела, как он неестественно выпрямился, как зрачки уменьшились до крошечных точек, обнажая жемчужную радужку с четким серым контуром. Жилы на его шее напряглись, ноздри затрепетали.

По моему телу прокатила нервная дрожь, и я будто с удвоенной силой ощутила, как оно болит после ночи. Как потянуло между ног, отзываясь болью в животе, в пояснице. Это будет ужасно…

Я медленно поднялась, напряженно глядя на Нордер-Галя, будто передо мной стоял хищник, готовый к прыжку, способный разорвать. Шагнула за спинку стула, словно наивно надеялась, что он может стать преградой. Мы стояли, молча, напряженно. Мое сердце колотилось, как безумное, оглушало. На висках Нордер-Галя налились чернильные вены, лицо лоснилось от выступившей испарины. Воздух уплотнился, искрил электричеством. Свежий острый запах заползал в нос, холодя, покалывая, и будто распускался в мозгу, ударял в виски морозной стужей. На крошечное мгновение мутилось сознание. По коже блуждали электрические импульсы, и я будто видела мерцание, напоминающее морозные узоры на ночном окне.

Наир усиливал ощущения, боль в теле становилась почти нестерпимой. Будто со всех сторон снова и снова били палками по свежим синякам, по открытым незажившим ранам. Я невольно посмотрела на свои ноги — боль усилилась настолько, что я боялась увидеть кровь. В животе завязался пульсирующий ком, от которого поднимались импульсы по позвоночнику. Спина немела.

Я вцепилась пальцами в край спинки стула, стиснула так, что перестала их ощущать. Я знала, что они стали белыми. И станут багровыми от прилившей крови, когда я их разожму. Я беспомощно огляделась, но бежать было некуда. В порыве безумного отчаяния я вновь посмотрела в лицо Нордер-Галя и покачала головой:

— Пожалуйста, не сейчас… Умоляю.

Лучше бы я молчала. Мои слова будто послужили сигналом к атаке. В долю секунды Нордер-Галь обогнул стол и прижал меня к стене, придавливая всем телом. Будто каменной плитой. Обездвиживая, сминая грудь, не позволяя легким развернуться. Я пыталась оттолкнуть его, но это было бесполезно. Я видела безумные глаза, в которых плясали зрачки.