Мы правим ночью - Клэр Элиза Бартлетт

Этого следовало ожидать. Союзу на нее было наплевать. Ему не нужен был ее успех. И никогда не будет нужен.

– Как думаешь, нас скоро отправят по домам? – сказала Катя, сбрасывая куртку и вынимая из сумки горстку булавок для волос.

Надя отложила принадлежности для письма и стала считать на пальцах.

– Если Церлин прямо сейчас отправит радиограмму, то уже к вечеру нас накажут. Но чтобы забрать Стрекоз и вывезти их с летного поля, понадобится еще как минимум три дня.

– Это если играть по правилам, – добавила Пави.

Катя закалывала вьющиеся волосы слишком тугими прядками. Ее пальцы, обычно такие ловкие, теперь делали все вкривь и вкось, и она, в конце концов, отложила шпильки и недовольно заворчала.

– Не понимаю, – сказала она, – мы столько готовились. Почему же тогда так облажались?

– Мы не облажались.

К удивлению Ревны, эти слова произнесла Линне. Когда к ней повернулись тридцать две девушки, по комнате прошелся шелест. Линне не подняла глаз.

– Мы-то как раз готовы, – сказала она, – именно поэтому Гесовец и пошел на обман. Именно поэтому запланировал эти учения, не сообщив нам.

На миг повисла тишина.

– Линне, – тихим, почти благоговейным голосом сказала Катя, – ты у нас подобрела?

Та вздохнула и плюхнулась на матрац.

– Да пошла ты.

Но интонация не была враждебной. Ревна почувствовала прилив тепла… может, они уже сроднились? Может быть, они обе прокляты? Линне обречена никогда не летать, как бы она ни старалась, Ревна – разрушать свою семью, будь то мама, папа и Лайфа, или же разношерстная стайка девчонок со всех стран Союза.

Комната погрузилась в мрачную тишину. Об устроенном ими хаосе говорить никому не хотелось, поэтому они занимались повседневными делами, словно надеясь, что эта рутина нагонит на них сон. Катя вновь взяла в руки шпильки. Ревна растирала культи утащенной из санчасти мазью. Свои протезы она любила, но ногам нужен был отдых после каждого долгого дня.

Втирая мазь, она думала о письме, которое пыталась сегодня написать маме, но новости, о которых она могла бы сообщить, не обнадеживали. Дорогая мама! Сегодня с нами сыграли злую шутку, и я, по всей видимости, опять загубила вам жизнь. Дорогая мама! Теперь я точно знаю, что проклята. Дорогая мама! Союз по-прежнему меня ненавидит. И это несмотря на то, что ради Союза она рисковала жизнью. Для призыва на фронт годились даже тринадцатилетние мальчишки, а она, Ревна, вызывала такое отвращение, что взрослые мужики шли на обман, лишь бы только не пустить ее в небо.

С последней почтой она получила два письма: одно, подробное, от мамы, второе от Лайфы, исчерканное каракулями и закорючками, которые, по маминому заверению, означали Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ.

Целых три абзаца мама посвятила улучшениям в их жизни: зеленым продуктовым карточкам, по которым раз в неделю выдавалась свинина, убежищам со скамейками и железобетонными стенами и старому ружью, которое она угрозами вытребовала у комиссара. «Это надо было видеть, умора, да и только…» — писала мама.

О чем говорилось в вымаранной части, Ревна могла только догадываться. Папа в такой ситуации посмеялся бы. Он любил повторять, что в своей жизни мама уступила только раз – в день, когда согласилась выйти за него замуж. Когда его забрали, она, казалось, несколько подрастеряла присутствие духа, и Ревна была рада видеть, как к ней постепенно возвращалась былая решимость. Лайфа, вытянувшаяся за последние несколько месяцев, наконец снова стала набирать вес. Мама также благодарила Ревну за деньги, которые та присылала домой, хотя купить на них еду больше было нельзя. После каждой четырнадцатичасовой смены рабочим выдавали продуктовые карточки. Увеличение рабочего дня не нравилось никому, но что поделать. Ревне не обязательно было видеть вымаранные фрагменты текста, чтобы понять, что ей хотела сказать мама. Кто не работает, тот не ест. Мама надеялась, что сможет отложить побольше денег из тех, что присылает Ревна, чтобы воспользоваться ими после войны. Ревна тосковала по ним. Ей не нужны были деньги. Ей хотелось только одного – прижать маленькую сестренку к груди и расспросить ее о каждой звездочке на небе. Но пока вернуться домой она не могла. Не могла навлечь на головы близких проклятие второсортного бункера и урезанных пайков.

Дверь казармы чуть приоткрылась.

– Девушки? – сказала Тамара.

Они повскакивали, тут же бросив все свои дела. Ревна усилием воли отогнала мысли о доме и села на краю кровати.

Тамара переступила порог и опустилась на ближайший стул, гулко стукнув им о пол. Затем потерла темные круги под глазами. Ее в мгновение ока окружили девушки полка – они из лучших побуждений наперебой бросились предлагать ей то немногое, что у них было. Может, налить ей чаю? Может, дать воды? Или сигарету? Тамара махнула рукой, давая понять, что ей ничего не надо.

– Мне ночью еще надо писать рапорт, поэтому остаться с вами я не могу. Но скажу сразу: генерал Церлин одобрил вашу подготовку.

Несколько секунд никто не мог вымолвить ни слова. Потом раздались одобрительные возгласы. Кто-то захлопал в ладоши, остальные подхватили, и аплодисменты заполнили всю комнату.

Тамара подняла руку, овации стихли так же быстро, как и начались.

– Ваши ошибки произвели на генерала Церлина не самое лучшее впечатление. Несмотря на это, он считает, что вы все же обладаете необходимыми навыками, да и храбрости вам тоже не занимать. В то же время он будет внимательно за нами следить и может в любую минуту передумать. Поэтому начиная с сегодняшнего дня вы должны быть поистине безупречны. Если я отдаю приказ, вы его выполняете. Не перебиваете, чтобы задать вопрос, не спорите и не считаете, что знаете лучше.

Она потерла пальцами виски.

– Если бы я с самого начала обращалась с вами, как с солдатами, мне, может, не пришлось бы так долго убеждать Церлина, чтобы он вас поддержал. Но изменить я теперь ничего не могу, и мне лишь остается надеяться, что вы достаточно доверяете мне, чтобы следовать моим приказам. И если я ставлю перед вами задачу, вы должны ее выполнить. Это понятно? Теперь для вас важно только одно – боевые задания. Вы должны довести начатое до конца. И просто обязаны добиться успеха. От этого зависит судьба ваших сестер и Союза. – Она обвела комнату уставшим взглядом. – Завтра вечером, когда пробьет девять склянок, вас ждет первый боевой вылет. Это ясно?

– Так точно, мэм, – в один голос ответили они.

Будто долго это отрабатывали.

Будто у них не было проблем с дисциплиной.

И тогда Тамара встала, улыбаясь и вновь излучая свою неизменную энергию.

– Солдаты, – сказала она, – мы несем с собой великие перемены.

Когда пробило ровно девять склянок, и ни минутой позже, девушки явились в комнату предполетного инструктажа. Ревна трепетала на своих взвинченных протезах. В помещении царило возбуждение и было жарко, будто перед запуском ракеты в космос. Если отчет о событиях нынешнего вечера Николаю Церлину не понравится, на эксперименте Тамары Зимы – равно как и на шансах девушек остаться в полку – можно будет ставить крест. Магдалена взяла Ревну за руку и сжала ее. Та пожала ладонь подруги в ответ.