О всех созданиях – больших и малых - Джеймс Хэрриот

– Так вы собираетесь оперировать мою корову? Извлечь проволоку? Я был бы рад посмотреть, если вы позволите.

– Ну разумеется, Губерт. Разумеется. Вы убедитесь, что это крайне интересно.

В коровнике нам с Тристаном пришлось повозиться. Мы поставили около коровы стол, а на нем разложили новые металлические лотки с аккуратными рядами сверкающих стерилизованных инструментов. Скальпели, пинцеты, зонды, корнцанги, шприцы, иглы, кетгут и шелковые нитки в стеклянных банках, рулоны ваты, пузырьки со спиртом и прочими антисептическими средствами.

Зигфрид распоряжался, счастливый, как мальчишка. У него были чудесные руки, и всегда стоило посмотреть, как он оперирует. Я без труда читал его мысли. Это, думал он, будет образцово-показательная операция.

Когда все наконец было устроено по его вкусу, он снял пиджак и облачился в ослепительно-белый халат. Пиджак он вручил Тристану, но тут же гневно возопил:

– Да не бросай ты его на бочку с отрубями! Ну-ка дай его мне. Я найду для него безопасное место! – Он с нежностью почистил новый пиджак и осторожно повесил его на вбитый в стену гвоздь.

Тем временем я выбрил и обработал спиртом нужный участок на боку коровы, и все было готово для местной анестезии. Зигфрид взял шприц и быстро обезболил участок.

– Вот тут мы сделаем разрез, Губерт. Надеюсь, у вас крепкие нервы.

– Ну, мне не раз приходилось видеть кровь. Не беспокойтесь, в обморок я не хлопнусь! – Полковник широко улыбнулся.

Уверенным ударом скальпеля Зигфрид рассек кожу, затем мышцы и наконец осторожно и точно разрезал поблескивающую брюшину. Открылась гладкая стенка рубца (так называется первый отдел желудка).

Зигфрид взял другой скальпель и примерился, где лучше сделать разрез. Он уже поднял его, но тут стенка рубца неожиданно выпятилась.

– Странно! – пробормотал он. – Возможно, скопление газов. – И, невозмутимо задвинув мягким движением протуберанец обратно, снова занес скальпель.

Но едва он отнял ладонь, как рубец вылез наружу – розовое полушарие величиной побольше футбольного мяча. Зигфрид затолкал его обратно, но рубец тут же выскочил снова, раздувшись до поразительной величины. Теперь Зигфрид вынужден был пустить в ход обе ладони, и только тогда ему удалось вернуть желудок на положенное ему место. Несколько секунд он простоял, держа руки внутри коровы и тяжело дыша. На лбу у него выступили капли пота.

Затем он очень осторожно вынул руки. Ничего не произошло. По-видимому, все обошлось. Зигфрид снова потянулся за скальпелем, и тут рубец, словно живой, опять выпрыгнул наружу. Впечатление было такое, будто из разреза вылез весь желудок – скользкий блестящий ком, который расширялся и вздувался, пока не поднялся до уровня его глаз.

Зигфрид уже не пытался изображать невозмутимость: обхватив ком обеими руками и отчаянно напрягая все силы, он давил на него, чтобы отжать вниз. Я кинулся к нему на помощь и услышал его хриплый шепот:

– Что же это такое, черт подери?

Он явно опасался, что этот пульсирующий орган был какой-то неведомой ему частью коровьего организма.

Мы молча отжимали ком вниз, пока он почти весь не вошел в разрез. Полковник внимательно следил за нами. Он никак не ожидал, что операция окажется настолько интересной. Его брови чуть-чуть поднялись.

– Наверное, газы, – пропыхтел Зигфрид. – Передайте мне скальпель и посторонитесь.

Он вонзил скальпель в рубец и резко дернул вниз. Я был очень рал, что посторонился. Из разреза вырвалась струя полужидкого содержимого желудка – зеленовато-бурый вонючий фонтан, взметнувшийся из недр коровы так, словно там заработал невидимый насос.

Струя ударила прямо в лицо Зигфрида, который не мог отпустить рубец, иначе он провалился бы в брюшную полость и загрязнил ее. Его ладони лежали по сторонам разреза, и он стойко сохранял свою позицию, а мерзкая жижа лилась ему на волосы, стекала за шиворот, пятнала белоснежный халат.

Иногда гнусная струя взметывалась и подло орошала все вокруг. Почти сразу лотки со сверкающими инструментами были полностью залиты. Аккуратные ряды тампонов, стерильные рулончики ваты исчезли бесследно, но и это еще было не все: особенно дальнобойная порция щедро забрызгала новый пиджак, висевший на стене. Лицо Зигфрида было настолько залеплено, что я не мог рассмотреть его выражения, но его глаза выразили в этот момент глубочайшую муку.

Брови полковника тем временем поднялись до предела, челюсть отвисла, и он смотрел на эту сцену в полном ошеломлении. Зигфрид, все еще упрямо не разжимавший рук, занимал в ней центральное место и неколебимо стоял посредине зловонной лужи, доходившей до половины его резиновых сапог. Он словно сошел с иллюстрации, изображающей островитян Тихого океана: волосы подсыхали жесткими завитками, на коричневом лице сверкали белки глаз.

Затем струя спала, и на пол стекли последние капли. Теперь я мог раздвинуть края разреза, Зигфрид ввел в него руку и ощупью прошел в сетку. Я глядел на него, пока он шарил по напоминающей соты внутренней поверхности этого отдела коровьего желудка, почти прижатого к диафрагме. Зигфрид удовлетворенно крякнул, и я понял, что он нащупал проволоку. Несколько секунд спустя она была извлечена.

Тристан тем временем лихорадочно отыскивал и отмывал банки с кетгутом и нитками, так что разрез в рубце удалось быстро зашить. Героическая стойкость Зигфрида была вознаграждена: дело обошлось без загрязнения брюшины.

Он молча и быстро сшил мышцы, наложил швы на кожу, а затем обработал рану. Все выглядело отлично. Корова сохраняла полную невозмутимость. Благодаря анестезии она даже не заметила титанической борьбы, которую мы вели с ее внутренностями. Более того, избавленная от проволоки, она, казалось, уже почувствовала себя лучше.

Уборка потребовала немало времени; особенно трудно оказалось придать презентабельный вид Зигфриду. Мы усердно лили на него ведра воды, а он скорбно чистил щепочкой свой пиджак. Толку от этого не было никакого.

Полковник сердечно его благодарил.

– Идемте в дом, дорогой мой. Идемте выпьем! – Но в его голосе чувствовалось некоторое напряжение, и он благоразумно не подходил к своему приятелю ближе чем на пять шагов.

Зигфрид накинул на плечи погубленный пиджак.

– Нет, Губерт, спасибо. Вы очень любезны, но нам, к сожалению, пора. – Мы вышли из коровника, и он добавил: – Я думаю, день-два, и ваша корова начнет есть нормально. Недели через две я заеду снять швы.

В тесноте машины нам с Тристаном некуда было отодвинуться. Мы высунулись в окна, но легче нам от этого не стало.

Мили две Зигфрид хранил молчание, потом он посмотрел на меня, и его полосатое лицо расплылось в улыбке. Твердости духа ему было не занимать.

– В нашей профессии, мальчики, никогда не знаешь, что тебя поджидает за поворотом, но вы вот о чем поразмыслите: операция-то удалась!

В этом наводящем тоску дворе нас было трое – Айзек Крэнфорд, Джефф Мэллок и я. Только Мэллок выглядел непринужденно – как и следовало, поскольку в определенном смысле он был нашим радушным хозяином, а также владельцем живодерни, где под его снисходительным взглядом мы рассматривали труп только что распотрошенной им коровы.